– Ладно, пап, это всё действительно похоже на ад.

– Слушай дальше. Нам, мужчинам, были необходимы две вещи: во-первых, нам нужно было заставить женщин думать, будто между мужскими и женскими моделями сексуального поведения нет никакой разницы, и тогда женщины захотели бы заниматься сексом без обязательств так же часто, как мы. А во-вторых, нам нужно было навсегда сбросить с себя оковы брака и законов о разводе. Чтобы провернуть это, нам требовалось убедить женщин, что им, как и нам, нравится частый, бездумный, анонимный секс. И тогда мы впятером собрались в Дартмуте…

– Хочешь сказать, ты был одним из тех пяти мужчин? – я откашлялся. – Ты один из отцов-основателей феминизма?

– Ну, скажем так, когда-то я им был. В общем, эти мужчины поняли, что если они начнут убеждать женщин, будто им тоже нужен «свободный секс», женщины их, как обычно, и слушать не станут. Мы искали способ заставить женщин самостоятельно выдвинуть эту идиотскую идею, причём всё должно было выглядеть так, словно они сами до неё додумались.

– Феминизм.

– В яблочко, сынок! А дальше эти ребята состряпали и опубликовали нечто под названием «Студенты за равноправие полов или манифест сексуальной свободы», подписанное какими-то дурацкими женскими именами, вроде Сюзан Фалуди, Мэрилин Фрэнч и Герда Лернер, которые просто не могли принадлежать реальным людям. Ну а какой бумер – будь он женщина или мужчина – не любит свободу? Там было полно идей, нагло позаимствованных у Маркса, Симоны де Бовуар, первых постмодернистов, чокнутых французских интеллектуалок, типа Сиксу и Иригарей, и конечно, у Вильгельма Райха – там было очень много Райха – про функцию оргазма и всё такое. Манифест заканчивался фразой, которую мы написали заглавными буквами: «СВОБОДА ОТ СРЕДСТВ ПОДАВЛЕНИЯ – СЕКСУАЛЬНАЯ СВОБОДА ДЛЯ ВСЕХ». Под сексуальной свободой подразумевалось, что все должны заниматься сексом как можно чаще и иметь как можно больше партнёров. Интересная логика, да? Единственная проблема была в том, что за всем этим стояло предположение, будто женщинам от секса нужно то же, что и мужчинам: частые, бездумные и анонимные оргазмы. Это было совершенно нелепо, но женщины это проглотили! Крючок, леска, пенис.

– Пап, ты сам-то слышишь, что говоришь?

– А теперь самая замечательная часть. К моменту появления Пилюли почти все молодые женщины были уверены, что завоюют свободу, если переспят с максимальным количеством мужчин. Только представь себе! Одна феминистка даже написала бестселлер о потрясающей свободе спонтанной ебли без обязательств. Нет, ты только представь себе! Толпы молодых женщин переняли мужскую модель сексуального поведения и начали спать со всеми подряд. Дошло до того, что когда мужчина предлагал женщине заняться сексом, она не могла сказать «нет», потому что это заставляло её чувствовать себя совершенно «несвободной». Как тебе это! В общем, в один прекрасный день, где-то в середине шестидесятых, мы, мужчины проснулись и обнаружили, что находимся на пиздатых небесах. В этой стране такое произошло впервые.

– Пап, скажи, какую часть всей это истории ты выдумал?

– Конечно, с началом эпидемии СПИДа всему этому пришёл конец. Но, поверь мне, сын, за те двадцать лет мы перетрахали целое море женщин. Это случилось впервые, и, возможно, уже никогда не повторится.

– И это всё? Это и есть твоё великое достижение? Я-то думал, ты расскажешь, как принял гору наркотиков, которая была в пять раз тяжелее твоего собственного веса.

– Ох, сынок, ну и чувство юмора у тебя. Послушай меня: когда появился феминизм, конец брака и законов о разводе стал лишь вопросом времени. До развода по обоюдному согласию было рукой подать, а значит, мы могли бросать жён и находить себе новых кисок без риска для своего кошелька. И всё благодаря тем пяти парням из подвала в Дармуте.

– Пап, у меня просто нет слов.

– И конечно, лесбиянки чуть всё не испортили. Дайки[98] объявили, что настоящая феминистка никогда не прикоснётся к пенису. Можешь себе представить, как нас это напугало, – его взгляд устремился к потолку. – К счастью, их точка зрения не прижилась, а большинство женщин купилось на эту историю с сексуальной свободой. Послушай, это было просто потрясно.

– Я слышу. К сожалению. Ну и чем же всё кончилось?

– Как ни печально это признавать, феминизм так и не сделал всего того, что мог сделать для мужчин. Нам нужна была легализация проституции во всех штатах, равенство полов при наборе на военную службу и приёме на работу (на 9 мужчин, умерших на рабочем месте, приходится всего одна женщина) и репродуктивная свобода. Очень жаль, но мы ничего из этого не получили – у нас до сих пор нет равенства полов во всех этих болезненных вопросах жизни и смерти. Но… – и он очень-очень долго молчал. Я почувствовал, что шутка, если это вообще была шутка, перестала быть смешной.

– Но?

– Скажу тебе честно, сын, я уже и сам не знаю. Если бы в этой стране было настоящее равенство полов, оно бы облегчило мужчинам жизнь во многих отношениях…

– Да ладно тебе, пап, женщинам тоже много чего не хватает. Нам всем не помешало бы слегка освободиться, тебе не кажется?

– Согласен, сын, ты знаешь, я с тобой согласен. Я просто решил с тобой немного пошутить. И немного поговорить серьёзно. Но, понимаешь, мораль в том, ну… я начинаю подозревать, что между нами есть настоящие биологические различия, и поэтому существует так много законов, защищающих женщин, а мы пытались деконструировать эти законы, разрушить их, выйти за рамки… Но теперь я уже не знаю, просто не знаю…

Внезапно всё его хладнокровие испарилось.

– Мне так больно, так больно… Это так больно… потому что… потому что…

Его лицо начало подрагивать, и я увидел, как где-то глубоко внутри него нарастает невыносимая боль, о которой не знала даже его душа, которая была скрыта от его сердца в те тёмные дни, когда разговоры о существовании внутреннего мира только начинались… а теперь эта боль терзала его. Она терзала и меня, потому что я видел как нечто, казавшееся таким прочным, сотрясается изнутри – я верил в стабильность, а получил обманувшее все мои надежды землетрясение.

– Потому что… потому что я посвятил равенству всю свою жизнь, а теперь даже не понимаю, что это такое! Всю свою жизнь!

Снова молчание, снова муки, снова боль, исходившая от этого незнакомца.

– Равенство – это же такое смутное понятие, правда? Теперь, когда я слышу требования о равенстве, я каждый раз спрашиваю себя: а чьим ценностям должно соответствовать это равенство?

Слёзы одиноко покатились по его щекам, оставляя внутри него такой глубокий след стыда, который уже никогда не позволит ему смотреть мне в глаза.

Через год между ними произошла Ссора. А ещё через год – развод по обоюдному согласию. Мама начала преподавать йогу, а отец женился на очень молодой женщине, которую я считаю своей старшей сестрой, хотя мы до сих пор не очень хорошо знакомы.