На горизонте угадывалась блеклая полоска нового дня. Фордовский мотор напряженно подвывал, словно стремясь опередить невидимое светило, неуклонно карабкающееся из-под горы Фудзиямы.

Не пора ли подводить первые итоги ночной прогулки? Я надеялся, что мой скорый скок (не ход ли конем?) прояснит положение вещей. И что же? Что доказывает «случайная» смерть Ивана? Она подтверждает лишь то, что я уже знал: рядом со мной существует невидимый и опасный мир, куда я всего дважды был допущен. В воспитательных целях.

Думаю, мне надо положиться на Вирджинию, что, кстати, я иногда прилежно и делал, но речь не об этом. Майор спецслужб выполняет некую миссию, и вся моя смута в душе по причине простой: повторяюсь, когда закончится партия, пешка будет шваркнута в ящик стола и мгновенно забыта. Обидно.

Поэтому пешка пытается доказать всем, и прежде всего себе, что она более достойная фигура?

Светлая полоска на небесной промокашке расплывалась все шире и шире. Встречные грузовики, как омертвевшие болиды из иных галактик, мелькали все чаще и чаще.

Я почувствовал — устал. Когда мчишься через тернии к звездам и новой планете, где, по утверждению ученых, есть все признаки биологической жизни, то ради встречи с существами разумными, готов перетерпеть все тяготы путешествия. И вот ты, представитель всего человечества, плюхаешься на твердь незнакомой звезды в трепетном ожидании невидальщины. И что же? Увы, чуда не происходит: ноги утопают в пепеле, на далекой вулканической гряде стекает грязевая магма и алмазная сыпь чужих небес кажется зловещим, как оскал омерзительных скурлатаев, обитающих на гигантской планете ЗМЛ-270197/1901, что в созвездии Черных Маргиналов. И от увиденной апокалипсической картинки безжизненного мира веселый и энергичный запал увядает, как роза на космическом морозе, и появляется единственное желание — лететь к чертовой матери! А лучше, конечно, вернуться на маленький, тепленький и уютненький воздушно-водный шарик с блохастым народонаселение.

Вперед-вперед! Как утверждают любители подъема на заснеженно-сахарную маковку Фудзияма: если екаешь на разъяренном тигре, не останавливайся, япона мать! И они правы — надо перетерпеть, и скотина под тобой сдохнет. Может быть.

Хотел бы я знать, кто выступает в её образе? Общество спасения отчизны «Красная стрела»? Или их противная сторона? Или кто-то третий? Кто «угоре» Ивана? Зачем и где дискета и что на ней? Неведомы сии тайны. Так что помирать нам, Чеченец, ещё рановато. «Не бывалоть», как выражаются русичи, такому, чтобы пасть в могилку, не разгадав великую секрету.

Скоро джип, прорвав темную ткань уходящей ночи, оказался в сером и будничном тумане, похожем на разбавленный кисель в доме творчества работников искусств Горки-9; ещё через два часа я уже имел честь лицезреть в утренней дымке гигантский мегаполис, окаймленный тепловыми станциями с их огромными бетонными трубами, из которых валил ватный пар.

Вот почти и все — я и Чеченец позволили себе маленькую шалость; слава Богу, что она не привела к летальному исходу одного из нас. Знаю — Чеченец бессмертен, пока искривленный нож полумесяца проявляется на ночном своде. А вот я — Алеха Иванов? Бессмертен ли я? Не знаю, как ответить и на этот вопрос.

Наше ослепительное и победное светило так редко мелькает в прорехах низких облаков, что мы позабыли его яркий и мягкий свет; свежие ветры протухают над городскими свалками, над которыми треплются визжащие мусорные чайки, похожие на летающих крыс; наша карминная кровь отравлена лютой ненавистью друг к другу. Мы уходим с полей битв, оставляя на них окровавленные куски боевых товарищей мародерам со значками, где полощется трехцветный значок, навеселе поспешающим за разгромленной армией. Мы теряем теплые моря и флоты. Как поется в модной песенке: «Мертвецы в гробу лежат, корабли в порту стоят… Корабли без капитана, капитан без корабля, надо заново придумать некий смысл бытия…».

Как обрести бодрость, скажем так, духа, веселость характера и веру в свое бессмертие? Трудно. Практически невозможно. И, кажется, нет надежды?

Моя первая женщина спала в полумраке спальни Людовика XYI. Я освободил окно от штор, открыл форточку — снег был чист и не загажен чужими следами, что радовало: значит, за время моего отсутствия, здесь не лазили вражеские лазутчики.

Я присел на кровать — красивое лицо Вирджинии было покойным и бледным, как на полотне старой, выцветавшей картины.

Я почувствовал себя калифом на час, которому случайно досталась такая краса. Прохрипят часы, чары падут и я вновь превращусь в суетного халдея. Но делать нечего — и я аккуратно шлепаю по щекам:

— Эй, подъем!

Продолжала спать — я взял руку, нащупал ниточку пульса на запястье: сердце трепыхалось, как утверждал великий русский писатель И. С. Тургенев, будто перепелка в силках. Спорить с великими дело некорректное — перепелка, так перепелка, главное, что трепыхалось.

— Эй, Вирджиния! Трум-бум-ля-ля! Труба зовет!..

Никакой положительной реакции — дрыхла, как спящая красавица в хрустальном, бздынь, гробу. Я занервничал — в кухне нашел бутылку минеральной. И опрыскал женское лицо, как дачник грядку.

— Тьфу! — проговорила Вирджиния. — Что такое?! Дождь, — зрачки просветлели. — Ты что, с ума сошел?! Прекрати…

— Извини, ты так спала.

Ой, мама, — сделала попытку подняться, — голова какая тухлая! Отобрала бутылку. — Мы вчера пили?

— Пили чай.

— Да? — внимательно и с подозрением осмотрелась. — И во рту горько, как кошка накидала? — Пила из бутылки, похожая на вспыльчивого, как пионерский костер, горниста: трум-бум-ля-ля!

— Мы же вчера накувыркались, — предположил я, — в юрте.

— Который час, чукча?

Я ответил: без четверти десять. Майор спецслужбы взялся (взялась?) за голову: что происходит, черт возьми, уже час как должны были выехать? Нашла на столике свой портативный телефончик, подключила его. Нервничала, точно школьница, застигнутая завучем за чтением любовного письмеца от учителя физкультуры.

Я удалился на кухню якобы приготовить кофе, слышал оправдывающий голос Вирджинии, мол, задерживаемся по причине технической — машина барахлит, сейчас все в порядке и мы выезжаем. Я хмыкнул про себя: оказывается, и майор могут лгать генералам. Что тогда говорить о нас, гвардии рядовых жизни?

Правда, я не мог предусмотреть, например, что Вирджиния обратит внимание на замызганный видок джипа и четкие следы от колес на снегу. Я засмеялся — какая бдительность, товарищи; поутру уехал заправить драндулет — и все дела, а что такое?

— У меня очень чуткий сон, — размышляла вслух. — Но я ничего не слышала. Странно?

— Свежий воздух, природа, секс, — закричал я, открывая ворота, тишина!

— И петушок сдох, — задумчиво проговорила.

— Во! Анекдот про «ку-ка-ре-ку», — вспомнил я и рассказал драматическую историю, которая приключилась с доверчивой лисой и волком-полиглотом.