– Товарищ Мехлис, я разговариваю не с вами, а докладываю ситуацию на фронте и высказываю свои предложения Верховному Главнокомандующему. Попрошу вас не вмешиваться в это дело. […]

У меня и до этого были перепалки с Верховным, но в данном случае наша стычка, причем резкой форме, произошла в присутствии таких матерых интриганов, как Берия и Мехлис. Я не сомневался в том, что этот инцидент они используют в своих неблаговидных целях»[415].

Является ли эта версия более правдоподобной, чем предыдущие? И в этом можно усомниться, потому что Жуков часто пытался защищать образ Сталина как «сурового, но справедливого правителя», взваливая вину за все несправедливости и преступления на других, в первую очередь на Берию. Действительно ли тот случай мог иметь плохие последствия для Жукова? Во всяком случае, так утверждал сам Берия в записке, направленной из тюрьмы 1 июля 1953 года, возлагая вину на… Мехлиса. Речь идет о найденной в архиве в середине 1990-х годов четверти страницы с трудно читаемым текстом. Пытаясь спасти жизнь, бывший шеф НКВД умоляющим тоном обращался к Маленкову: «Георгий, ты это хорошо знаешь. Наоборот, все, Г[еоргий] М[аксимилианович], и Молот[ов] хорошо должны знать, что Жук[ов], когда сняли с Генерального] штаб[а], по [наущению?] Мехлиса, ведь его положение было очень опасным. Мы вместе с вами уговорили назначить его команд[ующим] Рез[ервным] фронтом, и тем самым спасли будущего героя…»[416]

Жуков утверждал, что чувствовал угрозу для себя после снятия с должности начальника Генштаба. Но в это трудно поверить. Сталин не только сохранил ему жизнь и свободу, но оставил членом Ставки и заместителем наркома обороны. Да, его назначили с понижением командующим Резервным фронтом, но это очень легкая немилость. Развязка этого эпизода позволяет нам утверждать, что с самого начала войны Жуков приобрел такое уважение вождя, каким не пользовался ни один другой военачальник. Жуков стал primus inter pares (первый среди равных (лат.). – Пер.) в генералитете Красной армии, человеком, сохранившим доверие верховной власти, – что было большой редкостью.

Однако, если Сталин считал, что Жуков может быть полезен на фронте, в Москве ему места не осталось. Сталин вернул на пост начальника Генштаба маршала Шапошникова, последнего военного специалиста, начинавшего службу еще в царской армии. В прозвучавшей 7 августа 1941 года радиопередаче на русском языке, созданной их пропагандистской службой, немцы в таких выражениях приветствовали его назначение: «Маршал Шапошников, вы единственный бывший царский офицер Генерального штаба, выживший после двадцати трех лет службы большевикам…» Заканчивалось обращение так: «Господин полковник, вы в первую очередь русский и только потом маршал. Вы не должны покинуть этот мир, нося постыдное советское звание. Теперь вы должны действовать». В свои 59 лет Борис Михайлович с радостью обошелся бы без этой новой чести. Его подводило здоровье. Он страдал от астмы и часто вынужден был ложиться. Его слабый характер усугублялся священным ужасом, внушаемым ему Сталиным, хотя тот обращался с ним очень вежливо, позволял во время приступов астмы ложиться на софу и признавал его способности как технического специалиста. Очевидно, вновь назначая его начальником Генштаба, Сталин намеревался поощрить то, что он сам называл «школой Шапошникова», лучшим представителем которой был Василевский. Будучи на год старше Жукова, Василевский, после его назначения начальником Оперативного управления Генштаба, стал одним из ближайших помощников Сталина. Вождь высоко ценил этого вежливого, спокойного и скромного человека, который, как он знал, испытывал страх из-за своего социального происхождения: сын священника, сам бывший семинарист, а затем штабс-капитан царской армии.

Нельзя закончить подведение итогов тридцати восьми дней войны, проведенных Жуковым на посту начальника Генерального штаба, не остановившись на директиве № 1 Ставки, которую он подписал 15 июля 1941 года. Она адресована командующим тремя направлениями и озаглавлена: «Об использовании опыта войны». Документ был разработан Оперативным управлением под плотным контролем Жукова. В нем объявлялось о возврате к идее, предложенной еще Фрунзе и Тухачевским и заключавшейся в создании в Генеральном штабе отдела, призванного анализировать боевой опыт. Его предшественники имели в виду опыт Первой мировой войны, Гражданской войны и войны в Испании. В 1937 году этот отдел прекратил свою деятельность, и возобновилась она только в мае 1940 года, когда прошло совещание по итогам Финской кампании. Жуков восстановил полезную практику, значение которой невозможно было переоценить в тот момент, когда Красной армии приходилось заново учиться воевать. Вот выдержки из его анализа:

«Первое. Опыт войны показал, что наши механизированные корпуса, как слишком громоздкие соединения, малоподвижны, неповоротливы и не приспособлены для маневрирования, не говоря уже о том, что они являются очень легко уязвимой целью для неприятельской авиации. Ставка считает, что при первой возможности в обстановке военных операций следует расформировать мехкорпуса, выделить из них танковые дивизии как отдельные единицы с подчинением их командованию армии, а мотодивизии превратить в обычные стрелковые дивизии, имеющие при себе танки, обратив освободившиеся грузовики на создание армейских автобатов, необходимых для переброски войск с участка на участок и подвоза боеприпасов.

Второе. Опыт войны показал, что наличие больших и громоздких армий с большим количеством дивизий и с промежуточными корпусными управлениями сильно затрудняет организацию боя и управление войсками в бою, особенно если иметь в виду молодость и малую опытность наших штабов и комсостава. Ставка считает, что следовало бы постепенно и без какого-либо ущерба для текущих операций подготовить переход к системе небольших армий в пять – максимум шесть дивизий без корпусных управлений. […]

Пятое. Опыт войны показал, что наши авиационные соединения, корпуса, многополковые дивизии, полки, состоящие из шестидесяти самолетов, очень тяжеловесны, громоздки и непригодны для маневренных боев, не говоря уже о том, что громоздкость этих соединений мешает рассредоточению самолетов на аэродромах и облегчает противнику их уничтожение на земле. Опыт ВВС за последние дни показал, что полки в тридцать самолетов и дивизии в два полка без корпусных соединений являются наилучшей формой организации авиации…»[417]

Намечалась настоящая революция в организации. Красная армия отказывалась от гигантомании, характерной для нее с конца 1920-х годов под влиянием фантазий Тухачевского. Жуков понял неприспособленность советской военной машины к современной войне. Ей приходилось содержать и перемещать слишком много техники при слабо развитой системе тыла; в ней было слишком много промежуточных управленческих структур и, следовательно, штабов, при катастрофической нехватке офицеров и средств связи.