Тот соскребся с земли, и во взгляде, который он кинул на российского полковника, не было ни благодарности, ни тепла, – одна глухая ненависть. У Аргунова руки зачесались остановить его и обыскать машину, но было уже поздно. В кармане его зазвонил телефон, и когда Аргунов взглянул на номер, он увидел, что это Джамал Кемиров.

– Валера? – сказал Джамал, – ты уже уехал? Давай пообедаем.

– Я сыт, – ответил полковник.

Он остановился у придорожного магазина, купил какую-то шаурму из собачатины и долго, с ожесточением жевал. Напротив магазинчика стояли три солдата и просили на хлеб.

Полковник сел за руль и задумался.

Полковник Аргунов ненавидел Джамалудина Кемирова. Он ненавидел его по трем причинам.

Во-первых, Джамалудин Кемиров олицетворял собой позор России. На глазах Валерия Аргунова этот человек пустил пулю в голову заму генерального прокурора, и то, что зам был сволочью и заслуживал пули, дела никак не меняло. Джамалудин поставил ультиматум России, и получил все, что потребовал. Никто не имел права ставить ультиматум России.

Во-вторых, Джамалудин Кемиров был врагом, а врагов уничтожают. Он был достойным врагом, но это только усугубляло опасность, потому что достойный враг опасней недостойного.

И в-третьих, Джамалудин был фанатиком. Аргунов видел, как вели себя люди Джамалудина на Красном Склоне. Они были уверены, что через час окажутся в Раю, а ничего хорошего не бывает, когда полтораста вооруженных до зубов кавказцев уверены, что после смерти они окажутся в Раю. Бог знает, что им взбредет в голову для этого своего Рая. Полковник Аргунов тогда сам не сомневался, что тоже через час окажется в Раю, но это был совсем другой рай, христианский, а не мусульманский, и Аргунов знал, что никого из кавказцев там не будет.

Словом, полковник Валерий Аргунов, получивший за Красный Склон две пули и одну медаль, ненавидел своего бывшего боевого друга. Если бы Кремль приказал Аргунову пустить Кемирову пулю в лоб, полковник сделал бы это без колебаний.

Он был готов выполнить любой приказ. И замглавы Штаба Христофор Мао был тот человек, который имел право отдавать приказы.

Вот только маленькой проблемой было то, что Христофор Мао не сражался на Красном Склоне.

* * *

Полковник бросил обертку от шаурмы, завел машину и поехал по дороге дальше. Солнце уже закатывалось за горы, рыжие их вершины пылали, словно облитые кровью, и высоко над миром, на роге горы, сверкало белое имя Аллаха.

Завод кончился, и Аргунов внезапно свернул. Они оказались на свежей асфальтовой дороге. Слева бежали драные пятиэтажки, справа из-за сплошных заборов вздымались высокие крыши новых особняков.

– А где здесь дом Водрова? – спросил полковник, когда джип притормозил возле играющих на перекрестке детей.

Через пять минут его джип подъехал к тупику, перекрытому шлагбаумом из прочного стального рельса.

Навстречу вышли бойцы АТЦ. После недолгих переговоров рельс откатили в сторону, и джип проехал в тупик. Справа от него шла высокая кирпичная стена, кончавшаяся глухими воротами с кружевной резьбой наверху.

Створки ворот дрогнули и разошлись в обе стороны, и Аргунов заехал внутрь. За воротами начинался богатый кавказский двор, мощеный серой и красной плиткой; посереди двора из клумбы бил фонтан, и вдоль забора тянулся длинный навес; к навесу примыкала еще одна беседка, с мангалом и водопадом.

У ворот на корточках сидели два босых паренька в камуфляже и с автоматами; посереди двора с криком носились двое чеченят. Аргунов принял их за детей поварихи или охранника.

– Мичахо ву кху цIийнан да?[11]– окликнул Аргунов чечененка.

Тот остановился, оглядел русского и ответил:

– Дада кеста чу вогIур ву[12].

Хлопнула дверь, и Аргунов увидел, что на крыльцо вышла молодая чеченка. Тяжелая волна ее черных волос была перехвачена полупрозрачной косынкой, и красное платье, усеянное какими-то крупными цветами, приподнималось на разбухшем, как ягода, животе.

Женщина спустилась вниз, и Аргунов увидел ослепительно белое, правильное лицо, с чуть тяжеловатым подбородком и счастливыми глазами.

– Он приедет через двадцать минут, – сказала чеченка, не называя мужа по имени при посторонних, – проходите.

Полковник ЦСН посмотрел на чеченских детей и на беременную чеченку, а потом на босоногих охранников с «калашниковыми», и на богатый кавказский двор с навесом, под которым стояли серебряномордые джипы и сидели черноволосые парни, чуть усмехнулся и сказал:

– Я попозже заеду.

Развернулся и выехал со двора.

* * *

Полковник Аргунов не принял предложение Джамалудина Кемирова, но командующий СКВО был не столь щепетилен. Он со всеми своими помощниками поехал в резиденцию, и там они сели в беседке, на самом взморье, и прямо под ними прыгал на волнах белый прогулочный катер, и пестрый павлин недовольно ходил вокруг сверкающего «лексуса» и время от времени подпрыгивал и клевал свое отражение в начищенном до блеска титановом ребре.

Командующий Хобочка похвалил «лексус», и Джамалудин подарил этот «лексус» ему. Командующий Хобочка похвалил катер, и Джамалудин подарил этот катер ему. Командующий сказал, что вот всю жизнь он так и мечтал, – сидеть на море и наслаждаться светом и ветром, и Джамалудин сказал, что он как раз купил особняк на побережьи в Сочи и будет счастлив подарить его командующему.

И тут досадная мелочь подвела генерала армии Хобочку. На Джамалудине, несмотря на жару, была черная рубашка с длинными рукавами, и на правом его запястье из-под рукава виднелся сверкающий ободок «Патек Филипп». Командующий очень любил дорогие часы. Он всегда принимал просителей в кабинете, надев на руку простые командирские часы, и если проситель приходил с дорогими часами, тысяч за пятьдесят, или за сто, то генерал Хобочка, установив с ним контакт, снимал свои часы с запястья со словами:

– Эти часы мне вручил президент! Дарю!

И посетителю ничего не оставалось, как обменяться часами.

И вот, когда командующий уже получил и «лексус», и особняк, и помощник его отошел куда-то в сторону деликатно договориться насчет бани и девочек, пришедший в хорошее расположение духа генерал Хобочка снял с запястья часы и сказал:

– Джамал, мы близки, как два брата! Эти часы мне подарил президент, и я хочу поменяться с тобой!

Тогда Джамалудин Кемиров засучил рукав, и командующий увидел, что двусоттысячный «Патек Филипп», с турбийоном и бриллиантами, разбит пулей, и время в нем навсегда остановилось на четырех часах сорока двух минутах.

– Извини, – сказал Джамал, – их разбила пуля в роддоме. Я с тех пор не ношу других.