По всей видимости, он все очень хорошо понял, взгляд его пронзал ее, словно рентгеновскими лучами.

– Вы хотите сказать, что до сей поры не интересовались деловой жизнью своего мужа?

– Дело вовсе не в том, что я не интересовалась, – возразила Кэй. – Только вот когда-то мы говорили обо всем на свете, много лет назад. – Она заходила все глубже и глубже, сама заманивала себя в ловушку и так далеко зашла, что теперь выход оставался единственный: признаться. – Не знаю, возможно, есть тут доля и моей вины. Возможно, я не настолько проявляла интерес, как следовало бы. Только, когда тебе не говорят, что происходит, когда ты не знаешь, что вокруг творится, ужасно трудно интересоваться тем, к чему не имеешь отношения.

Тихо, но с заметным напором доктор Карр сказал:

– Теперь вы имеете отношение, миссис Уайлдер. Должны иметь. Никого другого нет.

Как-то сразу навалилась слабость, опустошало расслабляющее чувство собственной непригодности, ощущение достаточно непривычное, чтобы испугаться.

– По-моему, вы недооцениваете себя, миссис Уайлдер, – твердо выговорил доктор Карр, и такое одобрение значило больше, чем любое выражение сочувствия или понимания. – Вы гораздо более объективны, чем большинство жен, а потому более способны видеть вещи в их истинном виде. Вы вернете его к жизни, миссис Уайлдер, я уверен, что у вас получится.

Кэй избегала смотреть ему в глаза, вслушивалась в эхо его слов, она застыла, вникая в смысл слова «объективна», воспринимавшееся противоположностью всего, чем ей следовало бы быть для того, чтоб стена между ней и Джаддом когда-нибудь рухнула.

– Жаль, что я не могу сделать большего, – сказал доктор Карр. – Увы, есть предел того, как далеко позволено заходить. Уверен, вы понимаете.

Кэй кивнула и, отвечая на не вызывавший сомнения тон, предполагавший завершение разговора, быстро поднялась с кресла.

– Мы с вами увидимся завтра утром, разумеется, – произнес доктор Карр. – Я дам вам расписание режима питания, несколько рекомендаций.

Кэй сделала шаг к двери.

– Вы уже сообщили Джадду, что выписываете его?

– Нет, но утром я сказал ему, что если у других анализов результаты будут такими же хорошими, как у ЭКГ… уверен, он ожидает этого.

– Не хотите, чтобы я сказала ему, или хотите?

– Ну, если вы предпочитаете не…

– Нет, я скажу ему, – твердо выговорила она, но с ложной отвагой, затем еще раз поблагодарила доктора и вышла. Однако, уже идя по коридору, она чувствовала, как занозой в сознании саднила мысль: когда доктор Карр повернулся в дверях, на лице его появилось выражение облегчения. Теперь это ощущение само преобразовалось в чувство, что ее покинули, оставили в полном одиночестве разбираться с проблемой, которая уже сокрушила его. «Есть предел того, как далеко позволено заходить доктору». Только вот, очевидно, нет предела тому, что ожидается от жены.

Дверь в палату Джадда была открыта. Заглянув в нее, Кэй поняла, что смена медсестер уже произошла. Миссис Коуп стояла у дальнего угла кровати и разговаривала с Джаддом, потом она умолкла, предупреждающе покашливая, и молча указала взглядом на дверь.

Джадд повернул голову.

– А я уж едва ждать не перестал, не думал, что ты сегодня приедешь. – Сказано это было ободряюще и повергало в искушение поверить, что он мог бы и расстроиться, если бы она не появилась.

– Я разговаривала с доктором Карром. Он рассказывал мне о проделанных им анализах, о том, как они все хороши, – говорила она, стараясь придать больше легкости голосу, что не совсем получалось. Джадд молчал, ожидая от нее продолжения, однако Кэй чувствовала, что ей трудно не столько из-за него, сколько из-за миссис Коуп, которая, так ни единым движением и не показав, что собирается покинуть палату, разглядывала посетительницу, угрюмо поджав губы, едва ли не затыкая ей рот.

Пристально глядя в глаза Джадду, но ничуть не забывая и об ушах миссис Коуп, Кэй сказала:

– Он говорит, что собирается завтра отпустить тебя домой. – И сразу же прибавила: – Правда, это замечательно? – хотя и не раньше, чем заметила, что первой реакцией Джадда на ее сообщение был вопрошающий взгляд, устремленный на миссис Коуп.

Весь день и до самого вечера мысли Джадда Уайлдера снова и снова возвращались к тому, как необычно была настроена сегодня его жена. Не то чтобы она не выходила у него из головы: случались и перебои, и отвлечения, – и все же за последние три часа он думал о ней сосредоточеннее, чем вот уже за много лет. Говоря правду, то была одна из немногих когда-либо предпринятых им попыток серьезно и основательно разобраться в ее поведении, казалось, непостижимом. В первые годы супружества он пытался делать то же самое, однако одна неудача за другой научили его, пусть и подсознательно, что это напрасный труд. Тем не менее у него выработалось (и тоже по большей части подсознательно) интуитивное ожидание того, как Кэй поступит в том или ином конкретном случае, и именно ломка этого стереотипа ожидания так встревожила его нынче днем. Как ни сомневался он в своей способности объяснить настроение жены, трудно было избавиться от впечатления, что она напугана. Но почему?

Его совершенно не удивило сообщение о том, что его выписывают из больницы: всего за пару минут до появления Кэй он предложил миссис Коуп поспорить, что он еще до завтрашнего вечера окажется дома, – казалось, однако, что Кэй была в растерянности и замешательстве, как это всегда с ней случалось, когда что-то налагало на нее непредвиденные обязательства. И все же в таком предположении пришлось усомниться после того, как она отнеслась к его нежеланию превращать библиотеку в спальню на том основании, что это, мол, создаст ей больше нестоящих хлопот. Все хлопоты и заботы она отметала как несущественные, даже косвенно не требуя никакой особой благодарности, похоже, только и думала, что о нем, вовсе не о себе самой… странно…

Ее страх (если то был страх) мог означать, что Карр сказал ей, что у него с сердцем более серьезные проблемы, чем он признал в разговоре с ним самим. Однако если это так, то почему он выписывает его так рано? А ведь выписывает. Миссис Коуп дала это ясно понять, заявив, мол, знай она, что это его последняя ночь, то принесла бы к ужину что-нибудь совершенно особенное. Только ведь и она вела себя странно. Ее, похоже, рассердило, что Кэй узнала все раньше нее, и догадка эта крепко подтвердилась ее обращением с доктором Карром, когда тот заглянул ненадолго, отправляясь домой обедать, в ответ на его вопрос: «Полагаю, вы уже знаете, что мы завтра отправляем его домой?» – она лишь кивнула с таким видом, суровее которого и быть не могло.

За те несколько минут, что Карр пробыл в палате (он обещал еще зайти попозже) Джадд постарался выпытать у него, что тот в точности сказал Кэй, но не узнал ничего, что подкрепило бы его подозрение, будто Карр что-то скрывает, отчего Кэй вела себя так необычно.

Миссис Коуп вернулась в палату не сразу после ухода доктора, как она всегда делала прежде, да и потом несколько раз уходила, больше не извиняясь, что оставляет его в одиночестве. Несколько раз после ужина он пробовал заговорить с ней, но не завязалось ничего, кроме легкой вежливой болтовни. Ей было больше неинтересно. То, что прежде представлялось чуть ли не пылкой любовью, теперь оказалось всего-навсего работой, тем, что покупалось и оплачивалось, тем, чему пришел конец, стоило деньгам кончиться. Ее единственное замечание, касавшееся будущего: «Я надеюсь, вы не сделаете такой глупости, чтоб слишком скоро вернуться на работу», – вновь обратило его мысли к Кэй, уже в увязке с тем предписанием, какое дал доктор Карр: следует провести дома как минимум три недели, «а еще лучше месяц».