Тогда он стал кричать, что это его дракон. Он этого дракона достал, теперь имеет право этого дракона использовать. Дракон ему просто очень нужен, он даже не ему нужен, он всем нужен. Это лучшее средство обороны. Идеальное оружие. Она ответила, что дракон все равно пока больной, у него в крыльях завелись паразиты. И даже если бы не было паразитов, она все равно не отпустила бы его на войну. Потому что это не боевой дракон, а домашний и добрый.

Он оттолкнул ее и отправился на площадку к дракону. Она попробовала его остановить.

И тогда он ударил ее. Несильно, внешней стороной ладони. Ударил и убежал, ему стало стыдно.

Они больше не виделись. Она жутко обиделась, первое время она даже вспоминать его не хотела. Затем простила и очень хотела помириться, только не могла сама пойти – мириться первым должен был мальчишка. Но мальчишка не шел, он был упрямый и не шел.

Она была уже готова сама отправиться искать его, но встретила двоих. Они путешествовали на его черной лошади. Она сразу заподозрила неладное, а потом один из парней разболтал, что ее друг погиб. Для любого обитателя чудесной страны это был пустяк – после гибели все возвращались в обычный мир и почти ничего не помнили. Для любого, но только не для него.

Единственный, для кого не существовало барьера между мирами, был и единственным, кто мог погибнуть и здесь и там. Смерть для него была абсолютной.

Все изменилось. Это было страшное время. Она винила себя. Она ненавидела себя, а заодно и всех, всех вокруг. Именно в это страшное время она совершила нехороший поступок.

Большую Ошибку.

После этого у нее больше не было дракона. Мир ее развалился, небо выцвело, а реки высохли, и она ушла.

Потом прошло время.

Она бродила по стране, ей было очень плохо. И стыдно. Так стыдно, что не хотелось жить. Но вернуться обратно она не хотела. Мир настоящий ее пугал.

А потом она его встретила.

Он не умер. Он не умер! Изменился. Похудел, а шрамов прибавилось, лицо стало жесткое, а волос почти не осталось, он был лыс, и лысина ему шла. Он прошел мимо, хрустя яблоком, а на плече у него сидел толстый кот, принадлежавший раньше одному придурку.

Хотелось его догнать, но почему-то она не догнала. Отвернулась. Потому что вдруг поняла, что он ее обманул. И ее. И всех остальных. Использовал для целей обороны. Для целей Большой Войны.

Ему было нужно, чтобы все, все, в том числе и она, включились в Войну.

Она решила, что это предательство. И ушла, и несколько дней шагала по пустыне. Он предал ее. Пусть для того, чтобы спасти свой мир, но предал. А простить предательство ей было очень тяжело.

Она перешла пустыню и впервые за долгое время поняла, что хочет жить.

За пустыней она встретила тех, кто нуждался в ее помощи. И стала помогать, это у нее получалось хорошо. Она лечила и помогала не умереть. Она стала уже успокаиваться, как вдруг снова явился он.

Он был жалок. Похож на нищего бродягу, дервиша, в грязном халате из старого мешка, с тем же облезлым котом. Скиталец. Несчастный. Жалкий.

Но это только на первый взгляд.

Она увидела его глаза, мельком, на секунду, но этого было достаточно. Он не был жалким, он не был бродягой, он был убийцей. Вернее, не был, а стал. И она поняла, что больше не хочет быть рядом с ним.

И он пришел не один. С ним было двое, даже трое. Один из этих троих ее удивил. И она удивила этого человека. Они смотрели друг на друга удивленно.

А он – тот, кого она ждала так долго, ее не узнал. Или не захотел узнать, потому что он продолжал Большую Войну, потому что в глазах его была Большая Война.

И он привел Войну за собой.

Тогда она не выдержала и убежала во второй раз.

Кто-то спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

Я повернулся на бок. Это была Лара. Волосы всклокочены, под глазами круги, видно даже из-под очков. Лицо худое какое-то, больное, усталое. И злое.

– Хай, Лариска, – улыбнулся я. – Кисло выглядишь, зеленовато...

– Улыбнись еще, – попросила Лара.

Улыбаться было больно. Но очень хотелось выглядеть мужественно. Я улыбнулся.

– Зубы целы, – сказала Лара. – Это хорошо. И фонари все почти рассосались, за один день почти, шкура толстая.

– Ну да... Я прочитал. Ну, то что... про... Про Большую Войну... Рассказ...

– Какая странная весна... – Лара уселась на постель рядом со мной. – И время... Знаешь, Жень, странное время... оно не прекращается... Ходить можешь?

Я встал. Ничего, нормально, в пятки только стреляет. Отморозишь один раз уши – будут мерзнуть всю жизнь, отщекочут один раз пятки – будут ломить всю жизнь. Если в пятки стреляет, то есть один способ – прислонись лбом к стене, перевались на одну ногу, потяни за большой ее палец. Полегчает.

– Рычаги ворочаются, – сказал я. – Буду жить долго и счастливо.

– Это хорошо. – Лара принялась смотреть в окно. – Главное, чтобы счастливо.

Интересная привычка, я давно за ней заметил. Лара входит в комнату и сразу ищет окно. Чтобы в него смотреть. Я даже не удержался, посмотрел в Интернете, на психологическом сайте. Что означает тяга к окносмотрению.

Выяснил следующее. Привычка смотреть в окно свидетельствует о целой куче всяких вещей. Вкратце так.

О стремлении к свободе.

О неудовлетворенности своей жизнью.

О внутреннем конфликте, люблю я все в столбик записывать.

Ну, это я и сам могу сказать, безо всякого психоанализа. Когда на душе паскудно, мне и самому всегда в окно посмотреть хочется. Смотрение в окно как-то успокаивает.

О страхе. Человек всегда ищет выход из помещения, так, на экстренный случай.

Ну и еще по мелочи.

Лара снова смотрела в окно. В окно и чуть вверх.

– Слушай, Лар, я почти в порядке. Я подумал... Нам надо уходить. Они там с этим камнем все, что хочешь, могут сделать. Накормят дракона кровью, он точно разрывателем вырастет. Надо срочно туда отправляться. Я уже Егору велел закупить всего необходимого, а мы сейчас в спортивный магазин поедем, возьмем бейсбольные биты и арбалеты...

– Не, – покачала головой Лара. – На сегодня у нас другая программа. Надо кое-что решить... Некоторые вопросы...

– Какие? – спросил я.

– Собирайся, – велела Лара.

– Слушай, Лар, а когда мы двинем... ну туда?

– Скоро. На днях. А пока собирайся. Как отец? Что сказал?

– Ничего не сказал. Терпит. Несет свой крест.