Чтобы скрыть следы своих пальцев на его горле, Трей расположил мертвое тело так, чтобы имитировать смерть от автоэротической асфиксии, которая была уже известна ему из его раннего сексуального опыта. Он разбросал вокруг журналы, избавился от рубашки и разровнял землю граблями, чтобы скрыть следы борьбы. Уходя в большой спешке, он забыл закрыть ворота загона кольцом и то ли забыл, то ли не нашел лапу рыси, которая лежала в тени под столиком для пикника.

Другого сценария развития события Деке представить себе не мог. Каким еще образом можно было объяснить появление лапы кошки на заднем дворе Донни Харбисона? Конечно, теперь все зависело от того, совпадут ли неидентифицированные отпечатки пальцев на двух вещественных доказательствах, найденных на месте преступления, с отпечатками со спортивного кубка, взятого из старой комнаты Трея. Если да, то у Деке будет достаточно оснований просить Рэнди вновь открыть это дело. Деке прекрасно понимал, что это повлечет за собой целую кучу неприятностей. Ему, как офицеру, который вел расследование, придется давать массу объяснений. Эксгумация — если на нее согласятся — откроет старые раны, от которых Харбисоны никогда толком не могли оправиться. Эта супружеская чета будет напугана даже еще больше, потому что они окажутся виноватыми в сокрытии обстоятельств смерти своего сына не только в глазах властей, но и в глазах католической церкви. То, что они передали свой дом в дар общине, будет рассматриваться уже как акт во искупление своей вины, а не как благородный жест с целью предоставить дом для брошенных детей. И, вероятнее всего, в конце концов грамотный адвокат сумеет оправдать Трея.

Но в данный момент ничего из этого не имело значения. Деке намеревался собрать как можно больше доказательств своей правоты, а потом уже решать, идти ли ему со своими открытиями к Рэнди Уоллесу.

Надавив на педаль газа, Деке крепко сжал челюсти и стал вспоминать, как было найдено тело Донни и как восприняли смерть мальчика его родители. Начиная с 1985 года католическая церковь смягчила свое отношение к самоубийству, но религиозные убеждения Харбисонов никогда не позволяли им избавиться от вечного страха, что их сын будет гореть в аду из-за того, что он умер от собственной руки в результате извращенного полового акта. Деке надеялся, что у него появится шанс убедить их раз и навсегда, что их мальчик в своей смерти не виноват и что он погиб, пытаясь защитить безобидное животное от жестокой школьной выходки.

Какой глупый и низкий поступок! Зачем Трею Дону Холлу с его-то неоспоримыми способностями и умом понадобилось наносить противнику бесчестный удар накануне большой игры, которую «Рыси» и так выиграли с разрывом в тридцать пять очков. Видит Бог, если ТД действительно виновен в смерти Донни Харбисона, Деке привлечет его к ответственности, даже если это будет последнее, что он успеет сделать на этом свете. По преступлениям, связанным с убийством или непредумышленным убийством, нет срока давности, и в Техасе семнадцатилетних подростков, обвиняемых в таких вещах, судят как взрослых. «Не стоит строить слишком много планов в связи с твоим переездом на новое место жительство, ТД. Вполне возможно, что им станет тюремная камера», — с горечью думал бывший шериф.

Глава 51

Трей Дон Холл прилег вздремнуть. Джон настоял на этом после того, как Трей вырвал весь съеденный ленч. Когда Джон пришел проверить, как он, Трей крепко спал: его веки имели мертвенно-голубоватый оттенок, а руки были сложены на груди в таком положении, будто это была генеральная репетиция события, которое должно было вскоре произойти. Джон подрегулировал жалюзи, чтобы полуденное солнце не мешало ему, и тихо вышел, все еще сдерживая дыхание после шока от признаний Трея.

Когда он вернулся в свой кабинет и опустился в кресло перед письменным столом, в нем боролись противоречивые чувства — радость и страх; радость — оттого что мальчик, которого он любил как сына, и на самом деле оказался его плотью и кровью, и страх — оттого что завтра все, чему он отдал свою жизнь, может внезапно закончиться. Трей был убежден, что Харбисоны, узнав правду о смерти своего сына, испытают облегчение и похоронят свое горе, а остаток дней проживут, согреваясь в лучах этого нового для себя знания о нем.

Но Джон не был в этом убежден. Да, Харбисоны, возможно, почувствуют удовлетворение от вновь приобретенного мира и душевного спокойствия, они даже могут остаться довольны, исходя из принципа «не буди лихо, пока оно тихо», и, вероятно, не захотят ввязываться во все сложности, которые последуют за выдвижением обвинений. Они также захотят сохранить в тайне от Церкви то, что в свое время утаили обстоятельства смерти сына, чтобы Донни остался похороненным в освященной земле.

Но Джон хорошо знал Бетти, а потому сомневался, что чувство облегчения подействует на нее настолько, чтобы она согласилась похоронить вынашиваемое двадцать три года горе без должного возмездия. Лу будет рад оставить все как есть, но Бетти может и не простить. Когда Джон только переехал жить к Харбисонам, он молился о том, чтобы получить освобождение от своего тяжкого бремени, не причиняя им боль и не впутывая в это дело Трея, но с годами понял, что Господь сделал им подарок, приведя его к ним. Он чувствовал себя неловко от их любви и привязанности к нему, но потом пришел к пониманию их необходимости любить его как своего сына. Любовь никогда не бывает потрачена неразумно, даже если человек, на которого направлено это чувство, недостоин его.

По сей день благоговейно хранимая фотография Донни стояла на полке в кухне, частично закрытая вазой с цветами, и Джон порой замечал, как Бетти стоит перед ней, склонив голову, и молится, продолжая просить Всевышнего о прощении бессмертной души ее сына. Часто во второй половине дня она уходила в церковь, чтобы поставить там свечку. В такие моменты Джон испытывал большое искушение во всем признаться ей, положившись на ее прощение, но, конечно же, так никогда этого и не сделал.

Если ее антипатия к Трею обернется ненавистью, она наверняка захочет, чтобы он был осужден и наказан за то, что совершил, за те мучения, которые они пережили, а потому заявит на него в полицию.

Если это произойдет, то расследование неминуемо выявит, что в этом преступлении принимал участие и отец Джон Колдуэлл.

Джон поднялся из-за стола и вышел на балкон, чувствуя, как от нервного напряжения у него сводит желудок. Думая о том, что нужно рассказать Трею о возможных последствиях его признания, он понимал, что, как священник, не может этого сделать. Он не мог отказать Трею в его последнем желании очистить душу и вновь обрести себя. Некоторое время назад, когда Джон поправлял на нем одеяло, Трей вдруг схватил его за руку и заплакал; слезы заполняли глубокие морщины вокруг его глаз и катились на его седые виски.

— Джон, пожалуйста, прости меня за то, что я так поступил по отношению к тебе, Кэтрин Энн и мальчику. Но мне тоже было очень тяжело, я страдал. После того как я уехал в Майами, у меня в жизни никогда не было ничего такого доброго, светлого и надежного, чем были для меня вы с Кэти. Больше ни один человек не мог спасти меня от самого себя.

Джон знал, что это была чистая правда.