Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молчание свидетельствует: он уже сказал мне все, что хотел. Элои больше не курит, его руки сложены, вид задумчивый. Гоц по-прежнему обращается ко мне:
— Теперь ты можешь понять, почему Фуггер охотно увеличит твою горсть монет, если ты решишь оставить свой вклад надолго.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что он выплатит проценты и тебе, восприняв это как должное, так как, поместив определенную сумму к нему в сейф, ты дал ему возможность распоряжаться деньгами, увеличив объем его вложений.
Я пытаюсь добраться до сути:
— Ты говоришь, что, если я помещу свои две тысячи флоринов в банк и оставлю их там, через год они превратятся в две тысячи сто?
Гоц впервые позволяет себе улыбнуться:
— Вот именно. Поэтому кредиторы и не спешат забирать свои вклады слишком быстро, не подвергая Фуггера угрозе, что все денежки утекут из его сундуков. — Он вновь показывает на вексель: — Вот так простой клочок бумаги позволяет вложенным в банк суммам увеличиваться, потому что, если их не забрать оттуда, они будут расти как на дрожжах, творить чудеса в руках Фуггера.
В голове путаница: по словам Гоца, механизм достаточно прост, но я не могу отделаться от ощущения, что безнадежно упускаю что-то очень важное.
— Гм, посмотрим, насколько я понял. Вексель стоит две тысячи флоринов. Я могу сразу же обменять его на деньги или оставить его там и подождать, пока они вырастут — на них набегут проценты. — Гоц сопровождает мои доводы энергичными кивками. — Что ж, мне кажется, выбор зависит лишь от того, насколько жесткая необходимость в деньгах существует у меня в данный момент.
— Замечательно.
— Дьявольский механизм.
Элои громко смеется, наконец и он решает вставить свое слово:
— Давай не будем вмешивать сюда еще и дьявола. Все и без того достаточно сложно.
Гоц вновь завладевает моим вниманием:
— Весь механизм полностью основан лишь на доверии к подписи Антона Фуггера. Именно его слово управляет этим обменом.
— Да, это вполне понятно.
— Хорошо. — Впервые он ищет поддержку во взгляде Элои. Едва заметный кивок друга, и изрытое оспой лицо Гоца вновь обращается ко мне. — Тогда перейдем к сути дела. Как ты отреагируешь, если я скажу тебе, что вексель, который ты держишь в руках, фальшивый?
Я вновь верчу в руках пожелтевший листок, внимательно разглядываю подписи, печати:
— Я скажу, что этого не может быть.
Гоц сияет от удовольствия. Из небольшой сумки у себя на боку он достает неприметную черную шкатулку, листок тех же размеров, что и тот, который я держу в руках, чернильницу и длинное гусиное перо.
Он пишет медленно, внимательно, стараясь не испортить бумагу — только скрип пера в тишине и два зрителя.
Над пламенем свечи он топит красную восковую палочку, позволяя двум каплям упасть на листок. Затем открывает шкатулку и достает из нее две маленькие свинцовые печати, которыми давит воск. Разворачивает листок и выкладывает его передо мной на столе.
Почерк идентичен, те же буквы, те же росчерки. Печати — одни и те же, даже подпись Антона Фуггера в том же месте, те же чернильные волоски на согласных, где рука давила сильнее.
Поднимаю взгляд на лицо Гоца, пытаясь понять, что за бестия — сидящий передо мной человек. Его это не смущает ни в малейшей мере.
— Да, они оба фальшивые.
— Как тебе удалось раздобыть эти печати?
Он прерывает меня:
— Все в свое время, друг мой. А теперь хорошенько посмотри на обе эти бумажки.
Взгляд несколько раз перемещается от одного листка к другому.
— Они идентичны.
— Не совсем.
Я всматриваюсь более внимательно:
— На этой пометки на полях справа, внизу, но они почти незаметны.
— Именно так. Это тайный шифр. Тот самый, с помощью которого финансовые агенты, работающие на Фуггера в отделениях, разбросанных по всей Европе, общаются между собой. Первый знак обозначает отделение, в котором был выписан вексель, то есть где были уплачены деньги. Каракули, которые ты здесь видишь, говорят о том, что деньги были вложены в Аугсбурге. Второй — личная подпись, тоже зашифрованная, агента, который выписывал вексель, в данном случае Антона Фуггера собственноручно. Третий значок указывает на год выдачи.
— Как тебе удалось узнать шифр?
Гоц делает вид, что не расслышал вопроса:
— Если ты заявишься с незашифрованным письмом в одно из агентств Фуггера, тебя немедленно арестуют. Поэтому, как бы блестяще ты ни научился подделывать подпись кого-то из его агентов, не зная шифра, ты не сможешь подделывать векселя.
— А как тебе удалось узнать его?
Молчание. Мы долго пялимся друг на друга.
Элои кивает ему, разрешая:
— Скажи ему, Гоц.
Тот вздыхает:
— Я семь лет проработал у Фуггера в Кельне.
Мысли беспорядочно скачут. Я оборачиваюсь к Элои:
— В этом и состоит все дело? Подделывать векселя и голыми руками очищать сейфы Фуггера?
Элои смеется:
— Почти. Но все далеко не так просто, как кажется с первого взгляда.
Гоц снова берет слово:
— Фуггер и его агенты знают в лицо самых крупных своих кредиторов, то есть тех, с кем заключают наиболее выгодные сделки. Кроме того, они имеют весьма четкое представление об обмене, происходящем от Балтики до Португалии: это их царство, не забывай об этом. Антверпен расположен в центре пересечения торговых путей — это их цитадель. Так что, если завтра какой-нибудь незнакомец в едва прикрывающих зад лохмотьях заявится в местный филиал с векселем, открывающим ему кредит на пятьдесят тысяч флоринов, ему вряд ли удастся беспрепятственно уйти с этой суммой. Надо все проработать. Шаг за шагом.
Гоц — молодец: он напускает много тумана, на деле — все гораздо проще. Но теперь мне надо понять, о чем же мы в действительности говорим.
— Сколько?
Без малейших колебаний:
— Триста тысяч флоринов за пять лет.
Глотаю слюну при одной мысли о горе денег, которую не рискую даже представить: настоящий удар по самым богатым банкирам христианского мира.
— Каким образом?
Он кивает: я остался сидеть на своем месте, и это уже хороший знак.
— Сейчас я тебе все объясню.
* * *
— Прежде всего, надо досконально разработать операцию прикрытия. Ты знаешь, как обращается товар?
— Я убил одного купца по дороге из Аугсбурга и трех пиратов неподалеку от Роттердама. Наверное, это выгодное предприятие, но, как мне представляется, довольно рискованное.