И, не дожидаясь, сам разлил по кружкам.

Что-то интересное сегодня с Ваней творится, просто изменился человек. Никогда у него не было такого энтузиазма. Видимо, какие-то компенсаторные механизмы выключились. С такой работой неудивительно. Недавно в операционной одна анестезистка, обычно всегда спокойная, чуть не порешила всех. Не то фторотана нанюхалась, не то и правда сбрендила.

Мы хлопнули по второй. Вторая прошла чуть легче, но все равно гадость. Да еще без закуски.

Я по примеру Вити водичкой из крана запил, ну тоже вариант.

— Эх, хорошо пошла! — сообщил Ваня и энергично потер руки. — А теперь давай закурим!

Я с подозрением на него покосился.

Не хватало только, чтобы и Ваня фортель выдал, как та анестезистка, но я начеку буду. Сейчас мы последнюю, третью хлопнем, и достаточно.

По третьей я разлил сам. Хотел было предложить тост, да в голову ничего путного не лезло. Поэтому мы выпили молча, не чокаясь, как на поминках. В этот раз я даже запивать не стал, и так хорошо.

Первая колом, вторая соколом, третья мелкими пташечками.

Потом мы все отправились на эстакаду проветриться, там еще в банке оставалось немного, но это уже Волохов в одиночку прикончил.

Мы сидели на эстакаде, нас обдувал ветерок, погода улучшилась, даже немного потеплело к вечеру. Значит, завтра, может, и вовсе жарко будет. Пора уж что-нибудь на лето купить, а то ходить не в чем. Вот у меня есть в заначке рублей семьдесят, я их долго копил, все собирался японские часы приобрести. У настоящего врача обязательно должны быть настоящие японские часы. «Сейко» или «Ориент». Их фарцовщики продают за двести пятьдесят рублей, а то и за все триста.

Но Ванин старший брат Колька пообещал, что устроит мне такие часы всего за двести. Вот я копить тогда и начал. Но уже чувствую, что не накоплю.

Колька был большим человеком. Работал он в иностранном отделе Московской патриархии на какой-то хорошей должности. И эта самая должность позволяла ему вести красивый образ жизни. Коля просыпался к полудню, обедал исключительно в ресторанах, ужинал тоже в ресторанах, а завтрак пропускал.

Когда я приезжал в гости к Ване в их огромную квартиру на Фрунзенской набережной, то проводить время мне больше всего нравилось именно у Кольки в его комнате. Там я листал журналы Playboy, дегустировал содержимое многочисленных бутылок в баре, курил «Мальборо» и «Кэмел», смотрел фильмы на видеомагнитофоне и слушал разухабистые песенки из огромных колонок сверкающей хромом стереосистемы Akai.

К ремеслу младшего брата Коля относился снисходительно, считая это временной блажью, и всякий раз грозился нагрянуть без предупреждения в больницу, поглядеть, чем он там занимается.

И вот как-то раз зимой Коля впервые решил заехать к Ване на работу. Так сказать, навестить братца. Он в очередной раз поцапался с женой и, понятное дело, решил развеяться. Сел в свои «жигули» и покатил. Был четвертый час ночи.

Подъехав, он бросил машину, быстро сориентировался и нашел вход в приемный покой. Там молодого парня в шикарной дубленке мало того что не остановили, но даже любезно объяснили, как ему попасть на второй этаж в реанимацию.

Когда Коля очутился перед дверью, над которой висела табличка на двух языках «Отделение реанимации. Resuscitation department», он потянул ее на себя и осторожно заглянул. Длиннющий коридор, полумрак, только вдалеке пищат приборы, и — никого. Интересно, где тут Ваня, направо идти или налево? Коля совершил робкое движение вперед и остановился. Тут он услышал тихие шаги и посмотрел в соответствующем направлении. К нему приближалась молодая девушка в белом халате и форменных брюках.

Вот она-то ему и расскажет, где найти братца Ваню.

Таня Богданкина выносила лоток со шприцами из второго блока в стерильную комнату. Ей осталось еще разок вымыть и без того чистый пол, и можно было идти будить Лешу с Ваней.

Тут Таня вздрогнула, испугавшись мужика, который неожиданно вырос перед ней в коридоре. Наверное, опять забыли дверь запереть. Но, несмотря на тусклый свет, она успела разглядеть его красивую одежду и поняла, что это вряд ли бандит с большой дороги. Скорее всего, чей-то родственник, в реанимации случалось, что родственники могли приехать и ночью. Особенно в первые сутки после поступления.

Нужно узнать, к кому он пришел, и попросить подождать за дверью.

— Мужчина, вы к кому? — как подобает в таких случаях, строго спросила Таня.

Тот уже сам сделал полшага в ее сторону. Совсем молодой, нервное лицо, бородка.

— Я к Романову, — сказал он и шмыгнул носом.

— А вы ему кто? — осведомилась Таня, как того требовал протокол.

— Брат! — ответил тот, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Вот этого Таня Богданкина в своей работе не любила больше всего. Уже полгода, как она здесь, а все никак не привыкнет. Днем в подобной ситуации легче — позвал врача, и порядок, врачи сами сообщают, но иногда, вот как сейчас, ночью, приходилось брать это на себя.

«Скажу сама, — решилась Таня, — точно, скажу сама, а если что, сбегаю и разбужу доктора Бухарина!»

Она подошла поближе и даже прикоснулась рукой к этому немного нервному молодому человеку. Надо бы ему валерьянки налить, вот растяпа!

— Вы только не волнуйтесь! — произнесла наконец Таня. — Но Романов умер несколько часов назад!!!

Так она и знала! Того сразу повело — видимо, голова закружилась, он отступил, пошатнулся и схватился за косяк.

— Что?! Как это — умер?? — сдавленно прошептал мужчина. — Когда???

Таня часто оказывалась рядом, когда сообщали подобные известия. Реакции были всякие. В этот раз она понимала, что горе неподдельное. Даже не горе. Потрясение. Ей и самой стало не по себе.

— Это случилось в двадцать три часа пятнадцать минут, — сообщила она, чувствуя подступающий к горлу комок.

Мужику от такой точности стало совсем паршиво. Он начал озираться, будто искал кого-то.

— Нет, подождите! Этого не может быть! — прохрипел он. — Ведь он молодой совсем! Как он умереть-то мог?

Тане уже очень хотелось опрометью бежать в ординаторскую и поднимать Бухарина, но она собралась с духом.

— У него сердце не выдержало! — ответила она самой распространенной фразой, которую многократно слышала в таких случаях.

А мужчина даже кулаком себя по бедру ударил, когда про сердце услышал, и пробормотал:

— Так я и знал! Все работа эта проклятая! — Он помолчал с минуту, а затем проговорил с каким-то отчаянием: — Но вы-то как такое допустить могли? Здесь, в реанимации?

Таня вздохнула. А что тут скажешь?