Затем он всучил эту баночку мне:

— Так, Леха, не спи, держи стакан!

Затем он открыл дипломат. В нем лежали две бутылки водки. Одну Витя протянул Ивану:

— Ваня, наливай в темпе, пока жильцы не вышли!

Твою ж мать…

Даже неохота рассказывать, как мы выпили эти две бутылки водки, за десять минут, в вонючем подъезде, не закусывая, из баночки со щекастым карапузом на этикетке.

Почему мы тогда не отказались? Понятно почему. Нам с Ваней было очень неудобно, все-таки доктор пригласил нас, простых медбратьев.

Мы посадили Витю на трамвай, а сами нетвердой походкой поплелись к метро. Ване нужно было ехать на «Фрунзенскую», ну а мне в Тушино. «Эх, — думаю, — а ведь скоро еще один праздник. Через две недели. Пятого числа». По пятым числам нам выдавали зарплату.

В середине весны у доктора Волохова наконец-то появилась возможность самому сделать трахеостомию. Вообще он настолько быстро стал прожженным реаниматологом, будто не три месяца здесь отработал, а десять лет. А еще Витя здорово расшифровывал электрокардиограммы, и скоро уже все наши врачи бегали к нему консультироваться.

А трахеостомией за это время он так и не овладел, во втором блоке все никак не находилось подходящих больных. И вот только сейчас случай представился.

К нам доставили молодого мужика в коме, с тяжелейшей черепно-мозговой травмой. Вслед за скорой приехали люди на черных «волгах» с милицейскими номерами. И стало понятно, что пациент этот непростой.

Он работал оперативником, и его под видом уголовника внедрили в банду. Совсем как Шарапова в фильме «Место встречи изменить нельзя». Только реальность, в отличие от кино, оказалась гораздо суровее. Мужики с квадратными будками, вылезшие из своих черных автомобилей, говорили мало, но картина потихоньку прояснилась: бандиты беднягу разоблачили и выкинули из окна четвертого этажа. По мнению этих мужиков из черных «волг», он мог обладать очень важными для милиции сведениями, и посему нам была показана бумага, подписанная самим министром внутренних дел Федорчуком.

Согласно этому документу около постели данного больного следовало установить круглосуточный милицейский пост, а персоналу больницы оказывать всяческое содействие сотрудникам милиции.

Конечно, им объяснили, что при размозжении мозга — а именно такой диагноз был поставлен — вообще перспектив для жизни немного. И даже если произойдет чудо, способность к членораздельной речи вряд ли сохранится. Но если он и будет способен к беседе, у него между голосовыми связками стоит интубационная трубка, и никакого звука ему произвести не удастся. Кроме того, мы ему вводим в вену такое количество седативных препаратов, что тут и здоровый будет спать неделю, а не оперативные сведения о злодеях выдавать.

Но милиционеры были непреклонны, они еще раз показали нам бумагу и подпись на ней. Федорчук был выходцем из КГБ, соратником самого Андропова и слыл человеком без юмора.

Мы поставили для них стул во втором блоке рядом с койкой, на которой лежал искалеченный оперативник. Милиционеры были здоровыми двухметровыми дядьками в штатском, с пистолетами под мышкой. Они мужественно сидели на стуле, отходили только перекурить и в туалет и сменялись каждые восемь часов. Быстро освоившись, они даже помогали перестилать больных и двигать мебель во время уборки.

На третьи сутки Волохов решил поменять интубационную трубку на трахеостому. Ну и правильно, труба не должна долго стоять, а с размозжением мозга на аппаратном дыхании можно провести очень долго.

Решено было приступить к операции после завтрака. Я прикатил операционную лампу, притащил тазик для мытья рук и набор с инструментами. Пока совершались все эти действия, я обратил внимание, что тот мужик, заступивший на вахту сегодня, сильно нервничает. Он был подозрительно бледным и не сидел на своем стуле, а расхаживал взад-вперед.

Пять шагов от койки до двери, пять шагов от двери до койки. В одной руке он держал скрученную трубочкой газету «Правда» и каждый второй шаг бил себя этой «Правдой» по правому бедру. А примерно раз в десять минут он и вовсе выходил из блока перевести дух. Я даже гордиться немного начал, что работаю в таком месте, где и милиционеру страшно.

Мы с Витей намылись, облачились в зеленые халаты, обложили нашего больного стерильными простынями и решили приступать. Я раскрыл набор с инструментами и стал выкладывать, стараясь расположить их максимально удобно для себя, чтобы вовремя, как и подобает хорошему ассистенту, всучить один из них Волохову.

Набор для трахеотомии я знал так, что мог собрать его с закрытыми глазами. Вот скальпель, два пинцета, хирургический и анатомический, зажимы, иглодержатель, иглы. Я любовно перебирал их, позвякивала сталь. Вот крючки Фарабефа, крючки острые, элеватор…

Я вставил иглу в иглодержатель, зарядил нитку. Приготовил пару турунд из марли, собрал шприц.

И тут вдруг увидел лицо нашего постового, мы на него уже перестали обращать внимание, пусть себе расхаживает, главное, чтобы не мешал. Сейчас он стоял у окна и выглядел весьма паршиво. Он был даже не бледным, а зеленым, на лице проступила испарина. Еще он бросил считать шаги, встал как вкопанный и начал затравленно смотреть на наши приготовления. Каждый раз, когда инструменты стукались друг о друга, производя при этом характерное позвякивание, по его лицу пробегала судорога. Понятно — есть такие люди, которым становится дурно от одного только вида медицинских инструментов. Некоторым, особо впечатлительным, лучше вовсе глаза не открывать.

Через полминуты милиционер глубоко задышал носом и отступил в коридор. Ну и правильно, а то грохнется здесь, а в нем килограммов сто двадцать.

И тут Витя Волохов смалодушничал, хотя за это нельзя осуждать, по себе знаю.

— Давай-ка, Паровозов, сегодня ты за хирурга, а я пока посмотрю, что-то стремно мне!

Меня не надо было просить дважды, я лишь поменялся с Витей местами, чтобы было удобно резать под правую руку. Мы обежали вокруг койки и заняли каждый свою позицию, моя теперь была лицом к двери блока.

Я набрал новокаин в шприц, присоединил иглу и сделал первый вкол. Кожа тут же стала характерно вздуваться. Анестезия «лимонной корочкой». Еще трех лет не прошло с того самого дня, как я впервые увидел этот метод местного обезболивания в операционной 61-й больницы. Тогда, после окончания школы, я напросился туда бесплатно санитарить и месяц ошивался с дежурной хирургической бригадой, оставаясь с ними на всю ночь. А кажется, что не три года прошло, а вечность.

Хорошая у меня «корочка» получилась, тут главное — это чувствовать, на какое расстояние иглу вкалывать, чтобы правильно новокаин растекался, вот тогда кожа становится словно шкурка у лимона. Хотя с такой травмой, как у нашего больного, эффект от местной анестезии сомнителен, но специально для Вити мне приходилось делать все по правилам.

Ну, с богом! Я взял скальпель и приготовился. В этот момент товарищ в штатском решил вернуться на боевое дежурство. Видимо, он собрал в кулак всю свою волю, поэтому подошел совсем близко и бесшумно встал за спиной у Волохова. Он даже приподнялся на цыпочки, чтобы иметь возможность разглядеть всю картину. Витя и не подозревал, что к нему сейчас приставлен милиционер. В буквальном смысле.