Кавалерийские нумерии обычно выстраивались в эшелоны по 8—10 всадников в глубину. Византийцы не считали такое построение оптимальным, но были готовы пойти на частичное уменьшение гибкости ради того чувства безопасности, которое испытывают воины в глубоком строю.

Византийские военные теоретики столько же времени посвящали анализу особенностей своих врагов, сколько выработке собственных тактических положений. Подобный комбинированный подход был одной из главных причин того, что Византия так долго удерживала свое военное превосходство.

Маврикий, например, полагал, что в поход на врага при малейшей возможности надо выступать в то время, когда он менее всего подготовлен к войне. Для гуннов и скифов в Восточной Европе, к примеру, подобным периодом считался период с февраля по март, когда лошади больше всего страдали от недостатка фуража. Несколько раньше – где-то в середине зимы – наступало наиболее удачное время для войны со славянскими болотными обитателями, поскольку византийские войска могли по льду добираться до их убежищ, а неприятель уже был не в состоянии укрыться в воде и в камышах. Для борьбы с горными племенами хороши были осень, зима и весна, поскольку противника выдавали следы на снегу, а отсутствие листвы резко снижало его возможности подыскать себе убежище. Для военных операций против персов или арабов подходила любая дождливая или холодная погода, поскольку в такое время они ощущали подавленность и менее эффективно действовали в бою.

Хотя каждый солдат нес на себе свое оружие, предметы первой необходимости и пищевой рацион, рассчитанный на несколько дней, армию тем не менее всегда сопровождали обозы с достаточным количеством продовольствия и снаряжения – что позволяло проводить длительные операции, а при надобности предпринимать затяжные осады. При этих обозах, частично гужевых, частично вьючных, состоял вспомогательный персонал из гражданских лиц – фуражиров, офицерской прислуги и т. и. Присутствие среди них женщин, судя по всему, не поощрялось.

Снаряжение воина включало в себя кирку и лопату, ибо к практике кастраметации византийцы относились с тем же усердием, что и древние римляне. Выбор места для будущего лагеря и его разметку осуществляло специальное инженерное подразделение. Пока одна часть армии разворачивалась в целях обеспечения безопасности, другая, вооружившись кирками и лопатами, оперативно сооружала частокол и возводила временные укрепления.

При каждой нумерии имелся специальный медицинский отряд, обычно состоявший из лекаря и военного хирурга, а также из 8—10 санитаров и прочего вспомогательного медицинского персонала. В порядке стимулирования более эффективного исполнения этим персоналом своих обязанностей вспомогательному персоналу выдавали значительное денежное вознаграждение за каждого раненого солдата, спасенного во время сражения.

Существовала высокоразвитая служба связи. В дополнение к привычному корпусу курьеров византийцы разработали систему дальнего оповещения посредством сигнальных огней, которыми можно было за считаные минуты передать сообщение о нападении противника от границ до самого Константинополя.

В армии всегда действовали капелланы. Как и в Западной Европе, военные священники и монахи всегда были в состоянии занять место в боевом строю, хотя православная церковь строже, чем римско-католическая, подходила к обузданию рвения крестоносцев, стараясь придерживаться заповеди «не убий».

Подготовка офицера начиналась, когда юноша – обычно из аристократической семьи – зачислялся в кадетский корпус. В мирное время такая подготовка, видимо, не особенно отличалась от программы обучения современных офицеров: упор на выработку у солдат основных боевых навыков, владение оружием и верховой ездой, изучение трудов военных теоретиков прошлого и настоящего, упражнения по отработке теоретических знаний на практике. В военное время кадеты вдобавок служили при штабе того или иного стратига в качестве писарей или курьеров, и при случае получали возможность помочь штабным офицерам в таких нехитрых делах, как составление письменных приказов и подготовка планов.

Продвижение молодого офицера по службе, очевидно, организовывалось таким образом, чтобы он смог приобрести боевой опыт и чтобы старшие по званию могли наблюдать новичка в бою. Наиболее перспективным турмархам давали возможность самостоятельно командовать в качестве клиссурархов, и если они успешно с этим справлялись, то могли быть уверенными в том, что дослужатся до звания стратига. Очевидно, на этом важном этапе карьеры армейское начальство поощряло склонность молодого офицера к объективному анализу обстановки, поскольку византийцы были справедливо убеждены, что их успехи основаны именно на этом умении и что оно принципиально важно для становления хороших боевых командиров и штабных офицеров.

Стратигам, видимо, приходилось поочередно командовать то одной, то другой фемой. Это не давало им, с одной стороны, становиться чрезмерно политизированными, а с другой – слишком уж обживаться на одном месте с точки зрения личного восприятия тягот боевых условий. Кроме того, старшие стратиги становились наместниками крупнейших и важнейших фем – как правило, приграничных, за исключением Анатолийской фемы в центральной части Малой Азии. Этой фемой командовал главный армейский стратиг (архистратиг), который в отсутствие императора выполнял роль главнокомандующего.

После Пунических войн лишь римляне, а затем византийцы то и дело обращали серьезное внимание на идею военно-морского могущества и господства на море. Свою роль хозяев Средиземноморья они воспринимали как не подлежащую сомнению – даже когда ее пытались оспорить пираты – в основном готы и вандалы. Однако рост военно-морской мощи мусульман во второй половине V в. вынудил Константинополь энергично отреагировать на это. К началу VIII в. господство Византии на море было восстановлено, что продемонстрировал Лев III во время осады Константинополя. Это господство, хотя оно и ставилось порой под угрозу, в целом сохранялось еще четыре столетия.

Военно-морской флот Византии состоял из сравнительно небольших, легких и быстроходных галер – чаще всего с двумя рядами весел (обычно по 30–40 на каждом борту), двумя мачтами и двумя треугольными латинскими парусами. Помимо гребцов, обученных рукопашному бою, в который они могли при надобности вступать, на каждом судне имелся еще и небольшой отряд морской пехоты (полностью экипаж судна насчитывал 200–300 человек). На более крупных судах были установлены вращающиеся башенки с метательными машинами. Однако самым смертоносным оружием на этих кораблях (начиная приблизительно с 670 г.) были установленные на носу трубы, изрыгающие жуткий смертоносный «греческий огонь».

Византийцы обожали хитрость и мошенничество и прибегали к ним, где только могли. Они презирали зачастую действительно лицемерные понятия о рыцарской чести на Западе. Сами же они ставили целью победить на войне с минимальными потерями и минимальными расходами, а если получится – и вовсе обойтись без боя. Подкуп и мошенничество были привычным делом и считались достойными приемами. Византийцы были мастерами психологической войны, посредством которой они сеяли раздор в рядах неприятеля; они без колебаний пользовались лживой пропагандой для поднятия духа собственных бойцов.