Крейн нахлобучил шляпу на голову, взял пакет с двумя упаковками пива под мышку и побрел обратно к «Фламинго». Сделав несколько шагов под жарким солнцем, он вытащил из пакета банку и откупорил ее. В этом городе закон разрешает пить спиртное на улицах, напомнил он себе.

Он отхлебнул холодного пенистого напитка и улыбнулся, почувствовав, как он охлаждает перегретые внутренние механизмы. «И солод Мильтона сильней, – процитировал он А. Э. Хаусмана. – В познанье Бога и страстей»[23].

Теперь он шел медленнее, наслаждаясь ощущением сухого солнечного утреннего тепла на лице, и начал нескладно напевать:

Он рассмеялся, сделал еще один большой глоток и запел другую песню:

Позади винного магазина, около мусорного бака, сидели кружком полдюжины мужчин, и Крейн направил неверные шаги к ним.

Они вскинули на Крейна настороженные взгляды, и, приблизившись на несколько ярдов, он увидел, что они играли в карты. Пятерым было лет по двадцать-тридцать, зато шестой выглядел на добрую сотню; он одет в желтовато-зеленую пижаму, костлявые кисти рук и лысина были испещрены старческими пигментными пятнами.

Один из младших смерил Крейна неприветливым взглядом.

– У тебя, кореш, какие-то трудности?

Крейн ухмыльнулся, не забывая о том, что оставил пистолет где-то в номере.

– Трудности? – повторил он. – Да, имеются. У меня море пива, но не с кем его выпить.

Задира, похоже, успокоился и даже растянул губы в улыбке, продолжая при этом хмуриться.

– Мы тут всегда рады помочь пришлым. Присаживайся.

Крейн сел на асфальт, прислонившись спиной к горячему металлу мусорного бака. Они играли в лоуболл-покер, в котором выигрывает самая слабая «рука», со ставкой по четверть доллара, хотя, когда пошел круг повышения, оказалось, что старик ставит бурые овалы расплющенных пенни.

– Доктору Протечке позволено ставить всякий хлам, потому что он покупает выпивку, – пояснил задира, первым заговоривший с Крейном; его, похоже, называли Уиз-Динь. – Если будешь хорошо себя вести, может быть, и тебе позволят играть задарма.

Крейн наскреб в карманах несколько долларов мелочью и сыграл несколько кругов, но ему, как и вчера, все время приходили высокие тройки и «полные лодки», являющиеся в лоуболле проигрышными «руками».

– И часто вы, парни, здесь играете? – спросил он через некоторое время.

Ответил ему тот самый дряхлый дед, которого называли Доктором Протечкой.

– Я играю здесь всегда, – сказал он. – Я играл здесь, на помойке позади «Фламинго»… когда вокруг стояли домики-бунгало, а потом… потом с Фрэнком Синатрой и Авой Гарднер. – Он захихикал с отсутствующим видом. – Ну и пасть была у этой девчонки! Я ни у кого не слышал такого английского языка.

Уиз-Динь поочередно прикладывался к «пузырьку», небольшой бутылке дешевого крепленого вина, и отхлебывал пиво, и уверенно проигрывал четвертаки.

Он злобно взглянул на Крейна.

– С тех пор как ты сел играть, у меня каждый прикуп идет в фигуру.

Пиво успело ударить Крейну в голову, но он понимал, что пришло время уходить.

– С теми «руками», что приходят мне, только в высокий дро играть, – произнес он миролюбивым тоном, – а все мои монеты перешли к вам. – Он уперся ладонью в асфальт, чтобы подняться. – Пойду, разменяю деньги с карточки и вернусь.

Уиз-Динь ударил Крейна, когда тот находился в самом неустойчивом положении; Крейн упал на бок, махнув ногами в воздухе, и ощутил резкую боль в левой глазнице. С трудом перекатившись и поднявшись на ноги, он увидел, что двое из игроков схватили Уиз-Диня за руки и оттащили в сторону.

– Иди-ка ты отсюда, – сказал один из них Крейну.

Доктор Протечка, выпучив глаза, смотрел вокруг и явно не понимал, что происходит.

– Его глаз? – пробормотал он. – Что случилось с его глазом?

Крейн поднял шляпу, нахлобучил ее на голову и выпрямился. Он отлично понимал, что не стоит произносить какие-то прощальные речи и тем более пытаться забрать обратно оставшееся пиво, и потому лишь кивнул и поплелся обратно в сторону винного магазина.

«Не отрывая уст, ответила мне чаша, – про себя процитировал он Омара Хайяма. – Ах, больше в этот мир ты не вернешься. Пей!»[24].

Но когда он зашел туда, взял из шкафа-холодильника еще две упаковки по шесть банок и подошел к кассе, кассир посмотрел на его заплывший левый глаз и покачал головой.

Крейн вздохнул и вышел ни с чем на разогретый тротуар Фламинго-роуд.

Увидев стоявший у обочины с включенным мотором голубой кабриолет «Камаро», он вспомнил, что ожидал этого. Сидевшая за рулем Сьюзен выглядела совершенно материальной; ее худощавое бледное лицо отражало солнечный свет так же достоверно, как у любого живого человека, и улыбалась она сияющей улыбкой.

Постояв секунд десять, он, шаркая ногами, подошел к машине и открыл пассажирскую дверцу. Прямо на переднем сиденье стояла только что открытая банка «будвайзера», и Крейн решил, что все решено за него.

Это здесь тоже вполне законно, думал он, поднося банку к губам, усаживаясь в машину и закрывая за собою дверь свободной рукой. Достаточно того, что водитель не пьет спиртного.

– Что случилось с твоим глазом, дорогой? – спросила Сьюзен, встроившись в поток и выехав на полосу для левого поворота.

– Некто по имени Уиз-Динь, – ответил он. Его левый глаз заплыл так, что практически закрылся, но, к счастью, Крейн обнаружил, что снова может видеть искусственным глазом. Пока что в нем все отображалось нормально – голубое небо, красный фасад казино «Варварский берег» справа, и впереди высоченная вывеска «Дюн», мерцание огней на которой можно было видеть даже при ярком свете дня.

– Ах, этот. – Она рассмеялась, и Крейн осознал, что, чем бы ни являлось на самом деле это существо в облике женщины, оно близко знакомо со всеми и каждым из горьких пьяниц, пропивающих жизнь.

Эта мысль пробудила в нем ревность.

– Не будет ему розовых слонов, – сказала она. – А что, по-твоему, подошло бы?

Крейн все еще чувствовал себя так, будто его избили бейсбольными битами.

– Как насчет одного из этих больших белых жуков? Niños de la tierra?