Паровозова, стоящего у большого черного икса, я заприметила далеко не сразу. Скорее даже сперва почувствовала его тяжелый, пристальный взгляд пробирающийся под самую кожу.

— Ты прослушала мои сообщения? — слушаю фоном Яську.

— Не-а.

— Вот курица! А я о важном, между прочим.

— Что там было? — прислоняюсь лбом к холодному стеклу и зачем-то воскрешаю образ парня в своей голове. Снова и снова.

Он, оперевшись о капот своей дорогущей, блестящей тачки, смотрел в упор на меня, медленно раскуривая дымящуюся сигарету.

А я? Я, как полная дура, пялилась на него. Красивого, сильного, взрослого, уверенного в себе мужика.

И разделяющее нас расстояние совсем не мешало мне подмечать ненужные детали.

Еще сильнее раздался в плечах.

Сменил стрижку.

Стал модно одеваться и в целом как-то… по-другому, что ли, выглядеть. Как улучшенная версия себя, прокачанная до максимума.

Взгляд. Жесты. Мощная энергетика.

От простого деревенского парня там ничего не осталось. К счастью или к сожалению, не знаю.

Закрываю глаза.

Сотню раз представляла себе эту встречу, но оказалась к ней совершенно не готова. Впрочем, и к появлению его верной боевой подруги, Свечки тоже.

Ненавижу!

Чувствую, как опять перехватило дыхание. Как моя сердечная мышца начала сокращаться чаще, и как болезненно остро закололо где-то там же, в груди.

Ну какого?

Злюсь, потому что до сих пор не могу спокойно о нем думать, а должна бы.

Сколько мы не виделись? Год, два, три? После похорон Кощеева и Кабанова пересекались пару раз в компании общих знакомых, но потом каким-то образом научились избегать друг друга. И у нас, между прочим, это отлично получалось.

— Але, Харитон, ты ваще слушаешь?

— Нет, Ясь, извини. Меня… отвлекли.

— Я спросила, продавала ли ты права на свою песню.

— На какую? — уточняю хмуро.

— На «девочку-бунтарку».

— Нет, не продавала. Мне предлагали деньги, но я отказалась.

— Тогда скажи мне, какого черта ее третий день крутят по радио, Сань? Я когда услышала, аж манго поперхнулась. Какая-то пигалица поет.

— Да ты гонишь! — отлипаю от стекла и спрыгиваю с подоконника.

— Ну сама послушай.

Сбрасываю вызов. Захожу в мессенджер. Дрожащим пальцем кликаю на ссылку. А потом стою и тихонечко так охреневаю…

Надо бы уже отправляться на пару, но вместо этого я спускаюсь на первый этаж и почти бегу к турникетам, на ходу принимая решение свалить с последней пары.

На парковке универа замечаю Пашку и прошу его подкинуть меня до метро.

Пока еду до студии, перебираю в голове все возможные варианты, но, по итогу, на ум приходит лишь одно слово: воровство.

У меня украли песню. Отжали! Вот как это называется.

* * *

Сорок минут спустя взвинченная и злая сбрасываю вызов от Бандалетова и взбегаю по ступенькам.

На месте.

Продышавшись, стискиваю зубы и звоню на ресепшн. Говорю, что это доставка кофе. Для того, чтобы меня однозначно впустили.

— А кофе где? — интересуется блондинка с утиными губами.

В прошлый раз, если не ошибаюсь, на ресепшн была другая девушка. Куда поприятнее.

— Ставрицкий у себя? — задаю всего один вопрос.

— Вы, собственно, кто? — хмурит брови, почуяв неладное.

— Я клиент вашей студии, готовящийся подать в суд! — выпаливаю гневно.

— Что за агрессия? Давайте попробуем разобраться в чем у вас проблема, — выдает тоном никудышного психолога.

— Проблемы скоро будут у вас. Так он у себя? — повторяю терпеливо.

— У Константина Валерьевича идет запись.

У себя значит.

Киваю и шагаю мимо нее.

— Эй! Туда нельзя! Боря! Боря, где ты?

Пока Эльвира (имя прочла на бейдже) ищет запропастившегося охранника, я иду по знакомому маршруту. Хоть и была тут всего единожды.

Дверь в студию открываю без стука.

— И как это называется? — ору на сидящего за пультом звуковика.

— Погоди, Артурчик, — он останавливает процесс записи.

— Мою песню крутят по радио. Ее исполняет какая-то девчонка. Как вы это объясните? — засыпаю его вопросами.

— Это еще кто, Кость? — все присутствующие разом обращают на меня внимание.

— Понятия не имею.

Лжет. Он лжет!

— В чем дело, красавица?

— Почти полгода назад, в декабре я записывала у вас песню в день своего рождения. Мои друзья оплатили запись.

— Ты что-то путаешь!

— Да нет же, Константин! Вы тогда еще хотели приобрести права, но я отказалась! А теперь что за беспредел устроили? Я буду подавать на вас в суд!

— Минуточку, господа, — Ставрицкий лениво поднимается со своего стула. — Маленькое недоразумение. В коридор выйдем, — произносит тихо и берет меня под локоть.

— Макс, время тикает. Нам еще ехать клип снимать! — возмущаются участники группы.

— Я сейчас вернусь.

Практически выталкивает меня за дверь.

— Не надо делать вид, что вы меня не помните! — выдергиваю руку.

Смешно же! Сам ведь хвалил и говорил, что ему нравится мой тембр и вокал.

— Ну чего ты разоралась?

— Вы украли у меня песню!

— Кто? Я? — усмехается только.

— Вы! — тычу ему пальцем в грудь. — Я ее написала! Музыку, слова! Права принадлежат мне!

Склоняется к моему лицу, заправляет за ухо выбившуюся прядь.

— Надо было соглашаться, при деньгах осталась бы. Но поздняк, — разводит руками.

— Вы ее украли!

— А ты докажи, милая.

— Я полицейский! — предупреждаю грозно.

— Пока нет, насколько вижу, — хлопает меня по плечу.

— Я подам в суд.

— Давай, удачи!

Ничего не боится! Ублюдок!

— Шуруй отсюда.

— Да как вы смеете!

— Константин Валерьевич… — на этаже появляется бугай-охранник.

— Борь, вышвырни ее вон и больше не впускай.

— Чего-чего?

Собственным ушам блин не верю.

— Отпусти меня, придурок! — вырываюсь, когда громила хватает меня сзади. — Убрал руки, я сказала! Убрал!

Халк тащит меня вниз.

Активно дерусь и даже попадаю пару раз по квадратной роже, отчего тот громко матерится благим матом.

— Мой отец подполковник! Да он вас… всех порвет! Распустит на лоскуты! Отпусти, урод! — мотыляю ногами, активно сопротивляюсь, однако ничего толком поделать не могу. Силы-то далеко не равны. Мне ни за что не побороть этого гребаного терминатора.

— Гуляй, девочка! — возвращается в здание, грубо вышвырнув меня на улицу.

Мужик, что сказать!

Поднимаюсь с асфальта. Одежда и ладони испачканы в грязи.

Прекрасно! Какое унижение!

Люди, проходящие мимо, поглядывают на меня, но никто не останавливается, спросить, все ли нормально. Кому какое дело? У всех свои заботы.

Еле сдерживая истерику, снимаю рюкзак с плеч, достаю телефон и набираю отца.

Он, в свою очередь, как обычно, по традиции не берет трубку. Перезванивает лишь пять минут спустя, в тот момент, когда я пытаюсь оттереть грязь с брюк влажными салфетками.

— Пап…

— Тридцать секунд, у меня планерка вот-вот начнется! — предупреждает сухо.

— Я… Я…

Влага застывает на ресницах. Шмыгаю носом.

— Жива-здорова?

— Да, — отвечаю на автомате.

— Что-то серьезное,