— Саш, не надо так! Ты же знаешь, мы с папой желаем тебе только лучшего, — спешит уверить меня мама.

— Лучшего для вас!

— Успокойся. Ты перенервничала. Такой волнительный и неожиданный для тебя момент. Мы тебя прекрасно понимаем.

— Да брось, вы никогда меня не понимали! — вырывается непроизвольно.

— Бедная! Несчастная! Не понимали ее! — психует отец, поднимаясь со стула. — Не стыдно? Никогда ни в чем не нуждалась! Воспитание дали. Образование дали. И заметь, не абы какое! — тычет указательным пальцем в потолок. — До двадцати трех лет на моей шее просидела и это что сейчас, благодарность?

Лицо красное. Задышал чаще.

— Я сегодня тебе звонила. Ты спросил, почему?

Смотрим друг на друга.

— Ты даже не дал мне рассказать! У тебя планерка, Федотов! А у меня, между прочим, песню наглым образом украли! Ее крутят по радио! Ее поет другая певица. Ты хоть представляешь, как это обидно?

— Ты забиваешь голову какой-то херней, Александра! У тебя экзамены на носу и выпуск. Какие, блять, песни?

Ну ясно. Нет смысла спорить.

Стена. Глухая. Непробиваемая.

Вытираю руки полотенцем. Швыряю его на столешницу. Отправляюсь к себе в комнату. Громко хлопаю дверью и падаю на кровать.

Чуть позже мать предпринимает попытку поговорить со мной, но я ее игнорирую. Так она и уходит от меня ни с чем…

Утром встаю рано. После бессонной ночи это сложно, но я заставляю себя подняться с постели и собрать рюкзак.

Читаю последнее сообщение от Яськи. Мы вчера долго переписывались. Я не могла не поделиться с ней «сногсшибательной новостью».

«Жопа, Сань».

— Жопа, Ясь, и есть, причем по всем фронтам, — вырубаю телефон и прячу его у себя в комнате. С собой не беру, дабы меня не отследили. Проходили, знаем.

Одеваюсь. Тихонько выхожу в коридор. Прислушиваюсь. Ни с кем из родителей сейчас сталкиваться не хотелось бы…

Убедившись в том, что они еще спят, забираю с полки свои ключи и покидаю квартиру.

Десять минут спустя бреду по аллее.

Прохлада раннего летнего утра приятно холодит щеки. Легкий ветерок шуршит листочками деревьев. Первые лучи солнца выглядывают из-за пышных облаков, но на душе по-прежнему как-то пусто и пасмурно…

До вокзала добираюсь на автобусе. Слушаю музыку в наушниках и от нечего делать разглядываю пассажиров.

Вот интересно, многие ли из них ежедневно проживают чужую жизнь?

Как и я, годами двигаясь по инерции. По чертовому замкнутому кругу.

Как и я, забивая на мечты и собственные приоритеты…

Глава 52. Там, где все начиналось

— Санька! Санечка! — радостно восклицает Мария Семеновна с порога.

— Здравствуйте, баб Маш, а я вот… в гости к вам прикатила. Простите, что без предупреждения! — виновато опускаю голову.

Знаю, что воспитанные люди так не делают.

— Та брось, родименькая! Як я тебе рада! Дай зацелую! — старушка спешит крепко меня обнять, и я выдыхаю с нескрываемым облегчением.

— Заходь, моя девочка! Заходь, моя красавица! Я вон как раз щи наварганила. Да пирожки собралась печь. Ой, как же благостно, что ты тута! Пойдем, лапочка, пойдем!

Улыбнувшись, следую за Марией Семеновной. Та, по традиции, начинает дюже активно суетиться. Выдает тапочки и метеором несется на кухню, одержимая идеей меня накормить.

— А на чем же ж ты добралася?

— На электричке.

— Ходют уже, да? А то мудрили с ними что-то. Ремонт путей вроде как был. Садись, миленькая.

— Вай… Как у вас красиво! — оцениваю обновленный интерьер.

Оказывается, дом преобразился не только снаружи, но и изнутри. Прямо не узнать!

— Так от ремонт был недавно, — ставит передо мной большую тарелку щей. — Крыша у меня текла, Санечка. Не только энта, — хихикнув, на голову показывает.

— Сейчас все хорошо?

— А то! Утром просыпаюсь от того, что Карлсон у меня на крыше гуляет. Да не один, похоже, а с компанией, — хватается за сердце. — Я, недолго думая, ружье охотничье из подвала достала. У руки взяла и поползла на разведку.

— Ну вы даете, — смеюсь.

— На улицу вышла, глянь наверх — а там мужики лазают. С Илюхою нашим уместе.

— Ясно.

С Илюхою.

Это имя отзывается тягучей болью в груди. Видимо, потому что в последнее время я слишком часто вспоминаю того, кому оно принадлежит.

— Подсуетились ребята. Как в передаче, что по НТВ идет. Раз — новую крышу положили, забор установили, потом и сюда добралися.

— Ну и правильно!

— Ох, Санечка, противилась я, как могла, — машет она рукой в сторону. — А там уж потом грузовик подъехал. Они как давай заносить мне все это: мебель, технику, то, да се, — достает платок. — Я ему говорю: «Зачем оно мне надо, Илюш?» А он: «Надо, Марь Семенна. Молчи», — громко шмыгает носом. — За ветошь свою билась, а он, паразит, все повывозил! Все на помойку повыкидывал!

— Зато теперь как у вас красиво!

— Н-да. А я в энтой красоте неописуемой как жить должна? Сверкает усе, блестит. На унитаз вон страшно садиться. Усасывает все с кнопки. Где ж энто видано?

Забавная она. Возмущается, но видно, что тронута заботой и помощью парня.

— Я ему говорю, себе бы лучше дом отстроил, а не мне. А то стоит вон пепелище.

— Почему пепелище? — переспрашиваю, нахмурившись.

— Так сожгли дом Паровозовых. Давно уже.

— Хм.

Так вот почему отказался туда ехать.

— Ты ешь, Санечка. Хлебушка бери, испекла пару часов назад.

— Спасибо.

— Как оно? Стряпня моя. Хватку не растеряла?

— Нет. Вкусно очень, как и всегда, — снова улыбаюсь. — Что еще у вас в Бобрино новенького?

— Та шо… Много чего. Больница у нас заработала, завод вернули Калашниковым. Магазин открылся большууущий и школу вон латают, красят. Первачков запустят грядущей осенью.

— Да вы что! — даже как-то не верится.

— Ага, уж лет пять как наши детки в Жулебино учатся, а теперь вот снова тут будут.

— Это здорово. Не погибает деревня, значит.

— Если бы не наши ребята, погибла бы. Они ж вон до верхушки добрались. Достучались до тех, кто у кормушки. Уж не могу знать, как им это удалось.

— В любом случае, молодцы, что пекутся о родной земле, — встаю и несу пустую тарелку в раковину, чтобы помыть.

— После того, как иссоповских положили, наладилось все помаленечку. Жаль только, что мальчишек наших не вернуть, — опять прижимает платок к уголкам глаз.

— Да.

Память подбрасывает картинки, которые невозможно забыть. Массовые похороны. Пятеро принадлежали к ОПГ Паровозова. Остальные — из вышеупомянутых Иссоповских. Все, пострадавшие в перестрелке, родом из этих мест.

— Молодые ребята. Ой не той дорогой пошли, ой не той, — приговаривает баба Маша. — Мир кровью заполучили. Матерям какое горе…

Молчим с ней.