– Я даже нахожу это разумным. Лучше пусть будут думать, что ты очарована этим надушенным парнем, чем вспоминают, как ты из-за меня противилась браку с Валуа.

Мэри почувствовала себя задетой. Поэтому притворно равнодушно отозвалась:

– Что ж, тогда и тебе будет разумно начать ухаживать за кем-либо из придворных дам. Здесь, во Франции, это требуется в обязательном порядке.

И уже не в силах скрыть волнение, спросила:

– Кого же ты выберешь, Чарльз? Он огляделся.

– Вон та блондинка в зеленом, что сидит в конце стола, вполне достойна внимания.

Мэри проследила за его взглядом и побледнела. Чарльз указывал на Жанну Лекок – «тюльпан Франции». Нет, Мэри не могла этого допустить! Сия дама слишком хороша собой. Тонкая, грациозная, с классически правильными чертами лица, великолепно сложенная, она по праву считалась одной из красивейших женщин королевства. И все эти разговоры украдкой, будто в искусстве обольщения мадам Жанне нет равных... Недаром почти год ей удалось удержать подле себя такого дамского угодника, как Франциск.

– Я тебе глаза выцарапаю, если ты будешь ухаживать за ней, – злобно прошептала Мэри, но заметив, что Брэндона её гнев только развеселил, добавила спокойно: – К тому же она признанная любовница мсье Ангулема, и этим ты сразу настроишь его против себя. А вот если ты поухаживаешь за его женой...

– Принцессой Клодией? Боже правый, Мэри, как ты жестока! И разве этим я тем более не разозлю Франциска?

– Нет, он будет даже доволен, а ты проявишь политическую предусмотрительность. Ведь Людовик будет рад и даже признателен, если кто-то уделит внимание его хромуле-дочери. Ну, вперед, мой рыцарь!

Брэндон смирился. Он добросовестно танцевал с Клодией, говорил ей комплименты, и даже выдержал нуднейший разговор о преимуществе вышивки жгутиком перед вышиванием крестиком.

А в это время в соседнем покое «дуэнья» Франциска Гриньо допрашивал Анну Болейн. Юная фрейлина уже не раз успела пожалеть, что в свое время поддалась на уговоры стать его поверенным при королеве. Конечно, он ей щедро платил, а деньги при дворе постоянно нужны... Но Гриньо платил только за конкретные сведения, и не могла же Анна предать королеву, особенно сейчас, когда звезда Мэри стремительно восходила, а с ней упрочнялась карьера и её фрейлины! Поэтому, чтобы получить золото на новые наряды, Анна предпочла пересказать Гриньо содержание переговоров Людовика с Брэндоном, не преминув при этом заметить, как королева разрушила план Франциска на влияние в Шотландии через Олбани.

Да, деньги она заработала честно. Когда Гриньо доложил эту новость Франциску, тот только и сказал, что Мэри сделала это по указанию нового посла Саффолка. Он и слушать не желал объяснений Гриньо, что в этом вопросе Мэри, как англичанка, действовала исключительно в интересах своей родины. Нет, не может же эта милая девочка быть столь изощренным политиком! Скорее виной всему сей джентльмен из Англии. Джентльмен... гм. Слово-то какое. И что оно собой означает? Франциск произносил английское слово, сильно коверкая – женамутье. Получалось нелепо. И таково же было отношение герцога к послу. Видите ли, он ухаживал за Клодией! Кто поверит, что за неуклюжей Клодией можно ухаживать?

Гриньо наблюдал за ним и понимал, что Франциск просто ревнует, и отнюдь не к супруге. Ведь слухи о связи королевы с Саффолком ещё ходили при дворе, к тому же блистательный Франциск не без основания видел в Брэндоне соперника себе. Недаром все французские дамы так переполошились с приездом красивого англичанина.

На другой день двор отбыл в Сен-Дени на торжественную коронацию Марии Английской.

Людовик, старый, немощный, наблюдал за торжественной церемонией из своего алькова в соборе. К алтарю его жену вел первый принц королевства Франциск Ангулемский, шлейф её горностаевой мантии несли герцог де Лонгвиль и граф Тремуйль. Вокруг собралась высшая знать королевства, епископы и аббаты в богато расшитых ризах, лились звуки торжественной литании, сверкало золото крестов и дарохранительниц, голубоватыми завитками в сиянии свечей плыл ладан. Королева стояла на коленях перед алтарем, и архиепископ Парижский венчал её как королеву Франции.

Мэри чуть склонилась, молитвенно сложив ладони, пытаясь сосредоточиться на торжественном моменте и думать о коронации, о священнодействии, которое возносит её на вершину могущества и славы. Ведь королева – это правительница, живущая ради славы своей страны, её величия и силы, всецело посвятившая себя королевству, забыв о своих прихотях и привязанностях... Но для Мэри личное всегда было дороже общественного, и она понимала, что не рождена великой королевой. Власть и почести она познала с детства, но хотела иного – счастья... А счастьем для неё был Брэндон. Оставаться королевой для неё означало одно – ублажать в постели старого Валуа. Как он улыбался, намекая, что настал период прекратить их воздержание! И эта мысль сводила для неё на нет весь блеск коронационной церемонии. Увы, за эти дни она стала иной, стала настоящей женщиной, познавшей силу страсти, радость отдавать всю себя и получать все взамен. Сегодня же её ждало совсем иное: тягостная ночь, холодные, жадные руки старика, супружеское ложе, на котором, дрожа от отвращения и жалко улыбаясь, навзничь лежит она... Правда, оставалась надежда, что после церемонии излечения больных и последующего пира Людовик сам уклонится от брачных обязанностей...

Тщетно. Церемония коронации супруги возбудила короля сверх меры, словно бы вдохнув в его старое больное тело новые силы, и он был пылок не менее, чем в первую брачную ночь. И все же Луи не смог не заметить некоторую перемену, происшедшую с ней: она была напряжена даже более, чем раньше, и в какой-то миг даже чуть не оттолкнула его.

– Что с вами, мадам? Вы стали грубой.

– Я просто утомлена. К тому же, подобно большинству женщин, я меньше всего люблю эту сторону супружеских отношений.

Несмотря на свои взгляды на то, как полагается вести себя благородной даме в момент соития, Людовик почувствовал себя задетым. Во время их последних ночных бесед она бывала более мила с ним! И когда Мэри вновь уперлась ему в плечи руками и стала вырываться, король даже весьма ощутимо шлепнул её по пальцам.

– Мадам, вы забываете, что и у оленя, и оленихи есть рога. Но если олениха пытается использовать их против мужа, ей их ломают.

Мэри уловила лишь слово «рога» и так испугалась, что Людовик её в чем-то заподозрил, что вмиг стала тихой и смиренной. А Людовик, насытившись, даже испытал угрызения совести за свою резкость. И когда королева наутро проснулась, то, повернув голову, она увидела на подушке рядом с собой нежно-розовую розу с длинным стеблем, обвитым жемчужным ожерельем удивительной красоты. Она невольно пожалела, что вела себя ночью грубо с этим престарелым «дитятей». Роза, это так романтично! А жемчуга... они восхитительны. Но уже крутясь перед зеркалом и прикладывая жемчуг к груди, Мэри подумала, – что, интересно, испытывает Чарльз, зная, что его возлюбленная проводит ночь со старцем?

...Брэндона она увидела лишь на ристалище, когда лицо его было полускрыто стальными пластинами шлема. Это был день начала рыцарских состязаний. Франциск Ангулемский, устраивавший турнир, проявил себя во всем блеске своего организаторского таланта. По его приказу улица Сент-Антуан близ Ла Турнеля была превращена в арену для поединков, вдоль всей её длины устроили пышные галереи для зрителей, саму площадку усыпали густым слоем песка и обнесли оградой. Для королевской четы и высшей аристократии ложу установили на террасе дворца Ла Турнель, где все могли удобно расположиться. Когда король и королева вышли на террасу, трубы возвестили об их появлении, и по толпе прокатились приветственные крики: