Я проснулась в холодном поту, дрожа от страха. Когда мне наконец удалось полностью вырваться из этого кошмарного сна и вернуться к реальности, перед моим мысленным взором все еще маячили наводящие на меня ужас пять человек в масках.

— Пять человек!.. На ритуальной церемонии в храме в Оттакринге было не четыре, а пять человек!

* * *

Признаюсь тебе, брат, что я, человек благоразумный, сдержанный и рассудительный, с самого начала интуитивно чувствовал, что она меня отвергнет, а потому с самого начала боролся с собой, желая, чтобы мой рассудок оставался холодным, а рот — закрытым. Однако самая нерациональная часть моей личности задушила лапами страсти мое здравомыслие. Когда я это осознал, я был уже безнадежно в нее влюблен. Мне раньше и в голову не приходило, что я могу в кого-то так сильно влюбиться. Если ее нет рядом со мной, я чувствую себя обделенным, сломленным, растерянным и одиноким. И я был уверен, что подобная болезненная зависимость от нее в конце концов меня доконает.

Да, именно так, потому что я медленно умираю, начиная с того самого момента, когда она бросила меня одного в постели в гостинице, оставив на ночном столике записку с бездушной фразой: «Я возвращаюсь в Париж». Чувствуя, как мое сердце разрывается на части, я уткнулся лицом в подушку — не для того, чтобы не заплакать, а для того, чтобы попытаться уловить оставшийся на подушке ее запах.

Редко когда пребывание в гостинице вызывало во мне такую тоску. Редко когда раньше еда казалась мне такой безвкусной, хозяйка гостиницы — такой несносной, а другие постояльцы — такими нудными…

Учитывая мое тогдашнее состояние души, мне, конечно же, не следовало идти на поздний ужин к одному своему знакомому. Но, приехав в Лондон, я пошел туда. Под конец ужина я, не выдержав и сославшись на то, что у меня якобы возникли проблемы с желудком, извинился и отправился в свой лондонский дом.

Вечер был очень холодным, и улицы покрывал толстый слой снега, но снегопад уже закончился, а потому я решил пойти пешком. Мне нужно было поразмышлять, нужно было навести порядок в своих мыслях, мне нужно было попроклинать свою судьбу и утешить себя жалостью к самому себе. Мне хотелось броситься вслед за ней, потому что я чувствовал себя несчастным, больным, потому что мне казалось, что без нее я — ничто. Однако я этого не сделал: мой гнев, моя гордость и мое злопамятство меня остановили.

Горести так сильно на меня повлияли, что я прошел, почти ничего не видя и не слыша, квартала два или три… И тут вдруг у меня появилось ощущение, что за мной кто-то следит: я услышал невдалеке звуки чьих-то шагов, сливающихся со звуками моих шагов.

Топ-топ-топ, топ-топ-топ…

Я оглянулся.

Позади меня были видны лишь заваленные снегом и плохо освещенные пустынные улицы, над которыми вилась поземка.

Я снова зашагал вперед, настороженно прислушиваясь, и у меня опять появилось — назойливое и неприятное — ощущение, что неподалеку кто-то есть, причем он представляет для меня угрозу. Этот кто-то незаметно приближался ко мне и был опасен для меня прежде всего своей незаметностью — как смертельный, но не воспринимаемый обонянием газ. Уже давно стемнело, и было не так уж трудно спрятаться за каким-нибудь выступом здания, скрыться за кучами снега, притаиться у входной двери подъезда…

Сунув правую руку за пазуху, где у меня во внутреннем кармане пиджака лежал пистолет, я ускорил шаг, то и дело оглядываясь через плечо.

Топ-топ-топ, топ-топ-топ…

Звуки моих поспешных и отдающихся эхом шагов лишь усилили нервное напряжение.

Я все время оглядывался, даже не подозревая, что тот, чье присутствие я ощущал, находится не позади меня, а впереди. Когда я завернул за угол, ко мне устремилась какая-то тень. Это был незнакомый мне человек. Поскользнувшись на утоптанном снегу, он — словно тяжелый и липкий мешок с дегтем — навалился на меня и обхватил руками, а я, растерявшись от неожиданности, стал лихорадочно дергать рукой, которую держал за пазухой, пытаясь вытащить пистолет. Наконец, изловчившись и одним сильным толчком отбросив своего противника к стене, я навел на него пистолет и… и увидел, что он стоит с искаженным от страха лицом, а его протянутые ко мне руки дрожат.

— Just wanna penny, sir. Just wanna penny[79], — пробормотал незнакомец, еле ворочая от страха языком.

Я заметил, что у него были коричневые, пораженные кариесом зубы. Это был всего лишь нищий попрошайка. Обычный пьяный попрошайка.

Я опустил пистолет, а затем, достав из кармана монету, швырнул ее нищему, чувствуя при этом не столько сострадание к нему, сколько ярость. Я злился на него за то, что он едва не сбил меня с ног, и на самого себя за то, что так сильно испугался. Чувствуя, что у меня все еще дрожат от пережитого волнения руки, я пошел дальше.

Наконец я подошел к своему дому — типичному трехэтажному строению викторианского стиля, находящемуся на улице Сэвил-роуд. Я поднялся по заснеженным каменным ступенькам к главному входу и стал искать в кармане ключи, чтобы открыть дверь: слуги уже наверняка улеглись спать. Я вставил в замок ключ и повернул его, при этом скрип в тишине позднего вечера показался умопомрачительным. Я толкнул дверь — и тут вдруг почувствовал, как мне в поясницу больно ткнули каким-то твердым предметом. Голос, раздавшийся сзади (он прозвучал так близко, что я даже ощутил дыхание говорившего человека), приказал:

— Будет лучше, если вы не станете дергаться и сделаете то, что я скажу.

Первое, что мне пришло в голову, — это что я стал жертвой обыкновенного грабителя. Пытаясь казаться спокойным — но при этом напряженно размышляя, как бы ухитриться выхватить свой пистолет, — я ответил:

— Если вам нужны деньги, то мой бумажник находится во внутреннем кармане пальто.

— Мне нужно, чтобы вы зашли в дом с поднятыми руками.

— Если деньги вам не нужны, то что же вам тогда нужно?

— Думаю, вы сейчас не в том положении, чтобы задавать вопросы. Закройте рот и делайте то, что я вам говорю. Ну же, заходите в дом!

Понимая, что спорить в этой ситуации не приходится, я решил подчиниться. Медленно переступив порог, я вошел в вестибюль. Там было тихо и почти ничего не видно: лишь одна маленькая настольная лампочка горела в примыкающей к вестибюлю комнате, словно бы дожидаясь, когда я приду. Я услышал, как за моей спиной аккуратно закрыли дверь. Секундой позже мне перестал упираться в поясницу твердый предмет, который я счел дулом пистолета.

— А теперь повернитесь — повернитесь медленно и не делайте глупостей.

Я повернулся и посмотрел на разговаривавшего со мной человека, однако не смог увидеть его лицо, потому что оно было скрыто под шерстяной маской с отверстиями для рта и глаз — такой, какие надевают палачи. Лишь по его голосу я смог определить, что имею дело с молодым мужчиной. Кроме того, я заметил, что его рост и комплекция были примерно такими же, как у меня, — немаловажный фактор для ситуации, когда размышляешь, а не попытаться ли одолеть неожиданно возникшего противника силой.