её не обвалил. Никто не обратил на него никакого внимания.

Чернокожий «дальнюк» уставился на полковника и демонстративно слизал кровь с лезвия складного ножа, после чего потопал к северному хутору и «Фиолетовому бару».

Минь решил придерживаться мнения, согласно которому всего этого смертоубийства просто не происходило, всё это было лишь дуновение зловонного ветра иллюзий, за которым вновь откроется подлинно существующий мир и порядок. Вот взять, к примеру, деревню Каофук – что здесь случилось? «Эхо» разбило здесь небольшую базу, с казармами, сортирами, двумя большими электрогенераторами; над южным хутором по-прежнему царит храм, но покоящийся теперь на толстой бетонной подушке с выложенным кафелем проходом; северный хутор наводняют стойбища беженцев, занимающих коровники и курятники, так похожие на те же самые казармы – все эти изменения приключились за пару лет, в течение которых он возил полковника туда-сюда по воздуху. «Фиолетовый бар» оставался всё тем же безразмерным шалашом, местом работы для околачивающихся там проституток с унылыми физиономиями, беспризорниц, чьи семьи сгинули в горниле войны. Местные девушки туда не ходили.

– Господи Иисусе, – удивился Джимми Шторм, – до чего же двинутый этот черномазый.

– Ну а кто свернул ему мозги набекрень? Это наших рук дело, – сказал полковник. – История, может, и спишет нам то, что здесь творится. Но этот человек – никогда. Ему нас лучше никогда не прощать.

Минь не был знаком с этим чернокожим «дальнюком», который вырезал пленнику глаза. Когда этот парень не был рядом, у всех только и разговоров было, что о нём. Спал он, расстелив плащ-палатку на голой земле, и только днём. По ночам гулял по белу свету – никто не говорил, где именно. Волосы у него росли растрёпанными пучками длиною в фут. Он почти под корень обрезал рукава и штанины своей формы, и ничто не оберегало его плоть от паразитов, кроме красочных красно-бело-синих узоров, исчерчивающих ему лицо, руки и ноги.

Немногим позже шестнадцати ноль-ноль Минь и трое американцев поднялись обратно на гору и направились в Сайгон на вертолёте полковника, «хьюи», оборудованном двумя дополнительными сиденьями и без пулемёта – его полковнику временно предоставили ВВС Республики Вьетнам, хотя вообще-то изначально он и достался им стараниями полковника. По приказу шефа Минь поднял их на несколько тысяч футов и поддерживал скорость в почти сто американских миль в час. Сержант Шторм, которому оглушительно ревущий ветер зачёсывал волосы назад, сидел на своей каске с винтовкой М-15 на коленях и временами вскидывал оружие, чтобы дать очередь по раскинувшемуся внизу миру. Племянник полковника сидел рядом с сержантом и таращился в открытый люк на джунгли и рисовые чеки, на мерцание огоньков, на рукотворные пустыни, от которых, будто пар из дыр в крышке котла, курился кверху дымок. Два реактивных истребителя, пролетающих недалеко внизу, фактически заглушили невероятный рокот вертолётного двигателя. Машина подлетела очень близко. Это был Ф-104-эс. Минь почти даже разглядел эмблему на шлеме у одного из пилотов.

Шкип Сэндс часто улыбался и беспрерывно шутил, однако Минь едва ли когда-либо слышал, чтобы Шкип Сэндс смеялся. Почему же он рассмеялся тогда при виде несчастного замученного пленного? Никто определённо не мог найти в этом ничего смешного. И всё же что-то произвело на него уморительное впечатление.

Полковник с гарнитурой в ушах сидел возле Миня, вглядывался в горизонт и, как казалось, позабыл об ужасах сегодняшнего утра. Шкип, в свою очередь, выглядел так, словно они его так и не отпустили. Полковник ни словом не обмолвился о поведении племянника. Возможно, оно и не заслуживало отдельного разговора. Наверно, Шкип сейчас благодарил своего бога за то, что у него не имелось гарнитуры, а в кабине было слишком шумно для беседы. Но кому дано заглянуть в чужие мысли? К тому же Минь часто чувствовал, что за действиями американцев не стоит никаких мыслей, одни только эмоциональные порывы. Однако он видел, какое у Шкипа было лицо, когда дядя помогал ему влезть на борт, и был полностью уверен, что мысли этого американца заняты исключительно убитым.

На короткий срок Минь позволил полковнику взять управление на себя. Это было небезопасно, но полковник делал всё, что взбрело ему в голову, и ему ничто не могло навредить. Полковник повидал войну в её худших проявлениях и как-то раз исповедовался Миню в одном печальном факте из собственной биографии: чтобы уберечь товарищей по заключению от зверской расправы, полковник – в то время ещё юный капитан ВВС, как сейчас Минь, – убил одного из своих собратьев в тёмном грузовом отсеке японского корабля для перевозки военнопленных, задушил его насмерть голыми руками. Полковник частенько делился такими вот историями – возможно, не предполагал, что Минь его понимает. Впрочем, Минь продолжал совершенствовать свои знания английского языка. Он мог уверенно рассуждать о вопросах, входящих в круг его обязанностей, и иногда улавливал смысл целых разговоров между американцами, хотя тонкие оттенки значений от него по-прежнему ускользали и он не надеялся участвовать в беседе, сколь бы ни был развит его разговорный навык. А ещё Минь думал, что он, вероятно, единственный человек, который знает: в нижней части дельты Меконга полковник держит жену и нередко летает проведать её на этом самом вертолёте.

* * *

Сайгонский аэродром Таншоннят с того первоначального предрассветного нападения три раза оказывался под ракетным обстрелом, но в настоящий момент никакой атаки не производилось, и им разрешили сесть. Миня оставили в машине, а сами пошли через лётное поле, дыша прокеросиненным ветром под серыми небесами. За терминалом, сразу же за бетонным заграждением, ждал Хао на «шевроле».

Шкип подумал, что стоит, наверно, выказать хоть какой-то мало-мальский интерес к тому, куда они направляются, но это было ему совершенно неинтересно. Впрочем, Шторм потребовал ответа, и полковник сказал:

– Хао лучше знает.

Шкип и Шторм разместились сзади, полковник – спереди, радом с Хао, который курил длинную сигарету и теребил фильтр большим пальцем, посыпая штанины пеплом, близоруко щурился на дорогу и неуверенно вёл автомобиль. Город отзывался звуком ружейных перестрелок, барабанной дробью вертолётных двигателей и – некоторым образом неожиданно – грохотом салютов. Они миновали несколько никому не нужных трупов на обочине, но в целом видели мало существенных разрушений – люди жили обычной жизнью, ходили туда-сюда, гоняли на небольших мотоциклах.

Полковник спросил:

– Мы вообще имеем хоть какое-то представление по поводу нашего маршрута? – но Хао, похоже, не понял вопроса, и полковник сказал: – Хао, по-моему, мы не знаем, куда мы едем.

– Он сказал мне место. Я найду. – Через насколько минут тот продолжил, упреждая следующий вопрос полковника: – Тёлон