Но даже при том, что Джордан отдал свое существование во владение публики, в жизни оставалось многое, что ему удалось скрыть. Он сделал это по собственной воле, следуя крепнущему инстинкту самосохранения и своей убежденности, что в некоторые аспекты его жизни никто не имеет права совать нос. Джонни Бах наблюдал за этим с благоговейным трепетом. Прилежный студент, тщательно изучавший баскетбол и жизнь в целом, Бах был большим философом, наделенным обаянием и искренностью. Кто знает, как развивалась бы история Джордана и NBA, если бы в жизни Майкла не появился Бах, который вел с ним долгие беседы?

«Если его глаза загорались и он начинал слушать, мне очень везло», – говорил Бах, рассказывая об их взаимоотношениях и выпавшей ему возможности поработать с величайшим баскетболистом в истории.

Джордан боролся за право не раскрывать некоторые свои слабости и свою привычку потакать им, равно как и распространяться о том бремени, что он добровольно нес на себе помимо баскетбола. «В начале его карьеры я думал, что он делает безумно много всего, это было просто невероятно, – вспоминал Бах. – Он всегда навещал какого-то человека или ребенка, чьим последним желанием было пообщаться с ним. Он никогда никому не отказывал. Каждый вечер приходили такие просьбы, и я никогда не мог понять, откуда он берет силы на все это. Его просили о визите покалеченные, обгоревшие, умиравшие от смертельной болезни дети. Я до сих пор помню, как он встречался с ребенком, отец которого сжег ему лицо. Его привели к нам, и Майкл сидел с ним в старой раздевалке чикагского «Стэдиума» перед игрой и разговаривал. Просто разговаривал. Вы представить себе не можете, как ужасно обгорел тот малыш. А Майкл просто говорил с ним. Потом посадил его на скамейку и периодически подходил к нему во время игры и спрашивал: «Ну как тебе тот джампшот?» К нему подошел один из арбитров и сказал: «Майкл, нельзя, чтобы парнишка сидел на скамейке. Это против правил лиги». Майкл посмотрел на него и сказал: «Он останется на скамейке». Командные тайм-ауты он отвел на разговоры с мальчиком. Помню, как у нас с Джоном Пакссоном стояли в глазах слезы, когда мы смотрели на эту сцену, потому что мальчик страшно обгорел. А Майкл просто стоял и говорил с ним. В нем было величие. Именно оно рождало такие моменты. Они повторялись много раз. Он – чудесный, удивительный человек».

Казалось, что Джордан черпает энергию из того же огромного эмоционального запаса, который подпитывал его соревновательный дух. Бах вспоминал: «Я чувствовал, что они злоупотребляют им. Так много людей просили его о стольких вещах сразу, что все эти просьбы не могли не утомлять его. Но он, казалось, всегда находил время и возможность помочь тем, кто нуждался в нем сильнее всего. Он вырос не только как игрок, но и как личность, которая теперь могла взять и осчастливить маленького ребенка просто так. Я не умел так. Я вам вот что скажу. Я бы наверняка сломался, это и так почти произошло. Он же справлялся с давлением чрезвычайно легко, и не важно, исходило ли оно от прессы, компании или самой игры – баскетбола. Он выходил и делал это чаще, чем кто-либо другой. У него редко бывали блеклые матчи. Блеклый матч по его стандартам был бы лучшей игрой в карьере для другого игрока. Я восхищаюсь им и по сей день. Как ему удалось помочь стольким людям, я не узнаю никогда, никогда».

Джерри Краузе тоже восхищался природным даром Джордана по-доброму обходиться с теми, кому повезло в этой жизни меньше. Генеральный менеджер вспоминал, что единственной причиной, по которой молодая звезда могла отказаться от этого своего долга, было стремление кого-либо из причастных превратить это в пиар. Джордан приказал, чтобы о таких вещах никто не распространялся, чтобы они проходили исключительно за кулисами, в тишине. «Он постоянно этим занимался, – вспоминал Тим Халлам. – Было только одно условие. Он делал это не ради саморекламы. Он настаивал на том, чтобы все это проходило в тайне. Никакой прессы, полный запрет».

Разумеется, последнее, в чем нуждался Джордан, – самопиар. Его подвиги на паркете и так обеспечивали ему лучшую рекламу. А в личных беседах он жаловался на то, что уже достаточно настрадался от безупречности своего имиджа. Общественность уже давно питала слабость к звездам спорта и всегда с большой охотой верила в то, что они есть воплощение лучших человеческих качеств, о чем свидетельствует вознесение до статуса полубогов целого ряда разных фигур – характерная черта века, который позже окрестят «столетием спорта». Мало кто осознавал тогда, что это поклонение Джордану лишь только начинается.

Бум продаж на рынке кроссовок совпал со стремительным прогрессом «Чикаго Буллз». За три сезона Джордана в команде стоимость клуба увеличилась более чем втрое и продолжала расти с каждым матчем. Джерри Райнсдорф был так доволен этими изменениями к лучшему, что продлил годичный контракт Дага Коллинза и планировал предложить новое соглашение Джордану.

Количество зрителей на матчах «Чикаго» выросло почти на 200 тыс. человек, теперь «Буллз» собирала в общей сложности аудиторию в 650 718 человек на домашних играх – прирост почти на треть в сравнении с предыдущим годом, когда Джордан пропустил из-за травмы 34 домашних матча. На выезде «Буллз» тоже подтянула совокупную аудиторию лиги, сумев привести на арены дополнительных 276 996 болельщиков, что принесло еще 3,71 млн долларов дохода. Владельцы клубов осознали, что курица, несущая золотые яйца, принадлежит не одному Райнсдорфу. Возросшая популярность и приток денег подняли уверенность команды в себе. «Мы добились уважения города, – говорил журналистам Коллинз. – Нас больше не считают Буллз», приносящей только плохие новости».

Wooly Bully

Несмотря на все эти завоевания, клубу еще только предстояло нанять на работу Фила Джексона и задрафтовать Скотти Пиппена. Весной 1987 г. Майкл Джордан еще не был знаком ни с одним из них – хотя эти двое будут самыми важными личностями в его профессиональной жизни. Пиппен придет в команду по результатам драфта 1987 г., а Джексон войдет в штаб «Буллз» в межсезонье и станет ассистентом тренера, в обязанности которого будут входить скаутинг соперников и решение всевозможных второстепенных задач. По большей части Краузе хотел видеть Джексона в команде для того, чтобы отрядить его в пару к Тексу Уинтеру, который должен был взять над ним шефство.

Каким-то образом Краузе удалось уговорить Коллинза нанять Джексона, который все еще оставался главным «чудаком» баскетбола, интеллектуальным типом, носившим шляпу с перьями и имевшим благодаря своей книге репутацию любителя LSD. Но в этот раз баскетбольный хиппи побрился и надел галстук на собеседование, последовав указаниям Краузе. Когда Джексон пришел в команду, Джордан ничего о нем не слышал и отнесся к нему с подозрением, как к очередному ставленнику Краузе. Однако первые впечатления оказались достаточно сильными, чтобы он отбросил свой негативный настрой.

Никто не озвучивал, что Джексон будет ждать своего часа, то есть увольнения Коллинза, но в замкнутом мире NBA это все понимали и ожидали дальнейшего развития этой дворцовой интриги. Клубы NBA не прибегали к услугам ассистентов тренеров вплоть до конца 1960 – начала 1970-х гг., поскольку большинство команд не могли себе их позволить или не хотели им платить. Да и почему Коллинз должен был доверять Краузе, который уже уволил двух тренеров за два года работы в клубе? Однако каким-то образом это назначение сработало, потому что Джексон, несмотря на свое раздутое эго, вел себя сдержанно и держался в тени.