Львенок. Так и знала, что такой вопрос будет. (Указывает на тетушку.) Вот врач-акушер нашего дунбэйского Гаоми, она приняла несколько тысяч детей, вылечила незнамо сколько от бесплодия, может, и вам помогла появиться на свет. Можете спросить тетушку, она была свидетелем всей моей беременности до самых родов.

Гао Мэнцзю. Я давно уже наслышан о великой славе тетушки, вы, можно сказать, наша именитая землячка, вас все уважают, и ваши слова имеют большой вес!

Тетушка. На самом деле этого ребенка приняла я.

Гао Мэнцзю (спрашивает Чэнь Мэй). Она принимала роды?

Чэнь Мэй. Почтенный господин, перед входом в родильную палату мне завязали глаза.

Гао Мэнцзю. Судя по всему, разрешить это дело будет непросто! Вам придется сделать анализ ДНК.

Режиссер приближается к Гао Мэнцзю и что-то говорит ему на ухо. Гао Мэнцзю вполголоса возражает.

Гао Мэнцзю (вздохнув, поет). Странное дело, очень странное. / Я, почтенный Гао, испытываю затруднения, / Кому же в конце концов присудить ребенка. / Один превосходный план пришел на ум. (Спускается в нижнюю часть зала.) / Слушать всем, что я скажу: раз уж вы явились ко мне в присутствие, игра у меня обращается в жизнь, и это дело будет разрешено! Служители ямыня!

Служители ямыня. Здесь!

Гао Мэнцзю. Ежели кто не будет повиноваться моим приказам, того подошвой по лицу отходите!

Служители ямыня. Есть!

Гао Мэнцзю. Чэнь Мэй, Львенок, из вас каждый твердит свое, вроде бы все правильно и справедливо. Я временно затрудняюсь вынести решение, поэтому прошу Львенка сначала передать ребенка мне в руки.

Львенок. Я не…

Гао Мэнцзю. Служители ямыня!

Служители (хором, строго). У-у!..

Режиссер шепчет на ухо Кэдоу, тот тыкает Львенка, чтобы она передала ребенка Гао Мэнцзю.

Гао Мэнцзю (опускает голову и смотрит на ребенка). Вот уж правда славное дитя, неудивительно, что из-за него сцепились. Чэнь Мэй, Львенок, слушайте, что я скажу: мне не решить, кому присудить ребенка, могу лишь предложить вам вырвать его у меня из рук. Кто вырвет, того он и будет, с путаным делом так бестолково и разберемся! (Поднимает ребенка.) Начали!

Чэнь Мэй и Львенок бросаются к ребенку, ребенок ударяется в плач. Его выхватывает и прижимает к груди Чэнь Мэй.

Гао Мэнцзю. Служители! А ну отнимите у Чэнь Мэй ребенка.

Служители ямыня отнимают ребенка и передают Гао Мэнцзю.

Гао Мэнцзю. Дерзкая Чэнь Мэй, ты лживо заявляла, что ты – мать ребенка, но по тому, как ты отнимала его без всякого сочувствия, ясно видно, что ты только за нее себя выдаешь. Львенок, когда вы боролись, лишь услышала детский плач, из-за глубоких чувств к любимому дитяти испугалась, что ему можно нанести вред, и отпустила руки. Именно так в свое время вынес приговор в кайфэнской управе великий Бао: отпустившая руки и есть мать! Поэтому на основании прецедента ребенок присуждается Львенку. Чэнь Мэй, как похитившую ребенка и измышлявшую ложь, следовало бы осудить на двадцать ударов подошвой, но, памятуя о твоих увечьях, применение наказания отменяю, предлагаю покинуть присутствие!

Гао Мэнцзю передает ребенка Львенку.

Чэнь Мэй сопротивляется и кричит, но служители держат ее.

Чэнь Би. Какой же ты невежественный чиновник, Гао Мэнцзю!

Ли Шоу (толкает Чэнь Би). Дружище, пусть все будет как есть, я уже договорился с Юань Саем и Кэдоу, они возместят Чэнь Мэй сто тысяч.

Занавес

Двор дома тетушки, на сцене все как и прежде.

Мастер Хао и Цинь Хэ так же разминают глину.

Кэдоу с рукописью в руках стоит в стороне и громко читает.

Кэдоу. …если меня спросят, какой цвет главный в дунбэйском Гаоми, я не раздумывая могу сказать – зеленый!

Мастер Хао (недовольно ворчит). Ну а красный? Красный гаолян, красная редька, красное солнце, красные ватные куртки, красный перец, красные яблоки…

Цинь Хэ. Желтая земля, желтый навоз, желтые зубы, желтый хорек, только вот желтого золота нет…

Кэдоу. Если меня спросят, какой звук главный в дунбэйском Гаоми, я могу гордо заявить: лягушечье кваканье!

Мастер Хао. И чем тут особенно гордиться?

Цинь Хэ. Плачем ребенка стоит гордиться.

Кэдоу. Это кваканье подобно негромкому мычанию теленка, печальному блеянию козленка, звонкому кудахтанью курицы, которая снесла яйцо, подобно громкому и горестному плачу новорожденного…

Мастер Хао. Ну а собачий лай? А кошачье мяуканье? А ослиный рев?

Кэдоу (возмущенно). Только и знаете, что препираться со мной по пустякам!

Цинь Хэ. Читаешь эту пьесу, так по сути дела препирательство и есть.

Тетушка (с иронией). То, что ты только прочитал, это я говорю?

Кэдоу. Это персонаж пьесы «тетушка» говорит.

Тетушка. Персонаж пьесы «тетушка» – это я или не я?

Кэдоу. И вы и не вы.

Тетушка. Это как понимать?

Кэдоу. Это универсальный закон художественного творчества, как вот они, когда лепят этих глиняных кукол, образ берут из реальной жизни и добавляют свое воображение и творческое начало.

Тетушка. Если эту пьесу действительно поставят на сцене, не боишься, что будут неприятности? Ты же везде используешь настоящие имена и настоящие фамилии.

Кэдоу. Это же черновик, тетушка, когда дело дойдет до окончательного варианта, я могу все имена заменить на иностранные, тетушку заменить на тетушку Марию, мастера Хао – на Генри, Цинь Хэ на Арендт, Чэнь Мэй – на Дуню, Чэнь Би – на Фигаро… Даже дунбэйский Гаоми тоже заменим на городок Макондо.

Мастер Хао. Генри? Занятное имечко.

Цинь Хэ. Меня лучше всего в Родена переделай. Или в Микеланджело. Мы с ними по мастерству близки.

Тетушка. Кэдоу, театр театром, а реальность реальностью, но мне все же кажется, что они – конечно, и я в том числе – мы в долгу у Чэнь Мэй. Меня в последнее время опять бессонница мучает, этот проказник, что вернуть должок требует, каждую ночь не дает покоя со своей толпой увечных лягушек. Я не только чувствую холодную кожу у них на брюшке, но и ощущаю исходящий от них ледяной смрад…

Мастер Хао. Это твои неврастенические фантазии, фантазии все это.