последнему в жизни страшному и непоправимому шагу, глянул в его сторону. Углов оттеснял, а, оттеснив, занял его место:

— Теперь — моя работа. Ты с ней не справишься!

* * *

Тело незадачливого ключника осталось далеко позади, в самом начале галерейки. Не разглядеть в груде других тел.

Сергей прокладывал им дорогу. Шел неумолимо как ледокол, только брызги по стенам летели.

В зал они вошли друг за другом. Последним держался Руслан. Его шатало. Илья все время на него оглядывался, опасаясь, что мальчик упадет, и его засосет в кучу мертвечины.

Дошли.

В зале, против ожидания, было почти пусто: горстка людей у высокого кресла, да пара в углу: штатный палач и человек, подвешенный на дыбе. Голый по пояс, но в колпаке по средневековой моде, палач шурудил железками в ведре. Подвешенный с трудом поднял голову. Сквозь, залепившие лицо, длинные мокрые волосы смотрели глаза, в которых плавала боль и покорное отупение. На дыбе корчился их старый знакомец Горимысл.

Зрители не сразу оторвались от развлечения. А вот палач замер, недоразогнувшись. Так и стоял с клещами в руках в полупоклоне. Потом обернулся один из приближенных и то же замер. Только, когда и второй перестал интересоваться пыткой, Колька глянул в сторону двери.

Илья в подвале, чего только ни сочинял. Предполагалось последнее слово. Усовестить? Обличить? 3аклеймить?

Бездарная интеллигентская мечта. Разве такого усовестишь?!

Владыка развернулся в кресле и вытянулся как струна. Даже воздух вокруг, будто, загустел. Ближних, между тем, отнесло. Только женщина, бывшая подруга Гаслана, осталась рядом на стульчике поменьше.

Перед Ильей были весы. Люди, окружающие трон сейчас представляли собой гирьки. Двинутся к Кольке — его чашка перевесит, отшатнутся — победит Шрам.

Первым упал на колени советник, за ним палач, за ними поползли в сторону Углова остальные. Некая сила ломала их и гнула. Только родственник продолжал охранять свое место. Женщина сдалась последней. Но уже когда сдалась — ползла на животе, извиваясь и пристанывая.

Сергей на них не смотрел. Так же как по коридору с живым заслоном, медленно, жестоко и неумолимо, он приближался к трону. Два шага осталось, когда Владыка потянул за подлокотник кресла. Из него послушно выдвинулось узкое, плоское лезвие, отливающее зеленым.

Как только оружие оказалось в руке у Кольки, те, кто успел отползти, замерли, будто марионетки, оставленные кукловодом.

Илья озирался. Хоть что-нибудь в руки! Шевельнись, эта падаль — он наплюет на смертный грех. Схватку, в которой решалась отнюдь не только их личная судьба, нечто гораздо большее, нельзя было проиграть. Он, не думая, не взвешивая, пустит оружие в ход. На глаза попался Руслан. Мальчик мягко опустился сначала на корточки, потом завалился вбок.

У трона шла схватка: Сергей стоял. Со стороны — загородился упругой стеной. Толи она сама образовалась, толи он ее воздвиг, защищаясь от смертоносного яда?

А потом явилось чудо.

Простое как в детской сказке. Не было смертельной борьбы. Или была, но не видимая глазу? Не было ни крика, ни хрипа, ни торжествующего рева. В полной тишине, в гробовой тишине — люди не дышали, не моргали, подавно не шевелились — кончик, измазанного зеленью ножа сам собой вдруг завернулся. Невидимая рука смяла стальную полоску, и та чиркнула по голому колену бывшего, — уже бывшего! — владыки. Маленький желвачок на глазах начал разрастаться, втягиваясь сам в себя, как в воронку.

Только тогда Колька закричал. Илье было нестерпимо слышать этот крик. Кричал не мерзкий слизень, готовый их растерзать, случись оказия, готовый растерзать любого. Кричал просто человек. И если бы крик не оборвался — всосалась голова — Илья бы сошел с ума или кинулся…  Спасти? Помочь? Нет! Самому умереть прикоснувшись. Но не видеть, не слышать, не осознавать…

Следом закричала женщина. Это Колька успел бросить кинжал. Метил, разумеется, в Сергея. Не задело. Как потом говорили, обогнуло и впилось, в распластанную по полу женщину. Или он в Руслана метил?

Два скользких комка пульсировали: один на полу, один на сидении трона.

И уже как завершение, как акт восшествия на престол или как первая часть инаугурации — Сергей, взявши факел, припалил его из палаческой жаровни и поочередно поднес к обоим комкам.

* * *

Ноги двигались с трудом. Но Илья старался уйти как можно дальше от тронной залы. Происшедшее, легло невыносимой тяжестью. На все! Не осталось чувства победы. Победы не было, было: поражение внутреннего мира перед миром внешним, который в очередной раз подмял под себя нежную, блин, романтическую натуру.

Вслед за вспышками, унесшими прах былых правителей, с полу, поднялся вой. Илья подхватил обмякшего Руслика и уже примеривался, куда отступать, когда понял: они не угрожали, даже не оплакивали своего владыку. Они выли от восторга! Потом они по одному стали подползать к трону и замирать, уткнувшись головой в пьедестал. Когда в ряд улеглось человек шесть, Илья глянул на Сергея. Ни тени смущения или сомнения, даже чуточки презрения не отражалось на неподвижном, изуродованном лице. Он воспринимал все, как должное. Особой радости не испытывал, но и прекращать церемонию не спешил.

Руслик неподъемным кулем висел на руках. Илья оттащил его к лавке в углу, пристроил. Сам упал рядом, будто и его поразила странная неспособность дитов, существовать рядом со злом.

Как в тумане плыли мимо разные люди. Шествовали тоги и плащи, шаркали старые кроссовки, шлепали самодельные опорки и сандалии. Народ шел поклониться новому владыке. Кланялись, отходили, отползали, сдвигались, уходили в тень, уступая место новым. Сергей неподвижно восседал на троне. Только рука вцепилась в эфес кинжала, который он подобрал. Новый Владыка мог чувствовать себя в полной безопасности.

И еще. Илья почувствовал: меняется атмосфера или аура места, или черт его знает чего, но меняется. Душная гниль, сменилась гнетущей, тяжелой как колосник волей нового Владыки.

Шрам вступал в права владения городом Дитом.

Тащить с собой Руслана Илья бы просто не смог. Сил не было. Да и вряд ли парню что-то угрожало. Углов приказал, перенести его ближе к трону, устроил справа от себя. На виду, так сказать. А на недоуменный ропот поднял свои прозрачные глаза. Этого хватило.

Так-то вот! Прикажет новый Владыка, будут диту ноги мыть и воду пить. И вроде оно — ладно, а с души воротит.

* * *

Илья Николаев сын Донков, пребывал в смертной борьбе с самим собой. Даже то, что Горимысла сняли с дыбы и уложили рядом с Русланом, не умилило.

Сам не прочь оказаться на троне? Мысль нелепая, а с другой