Избранные могут объединяться и воздвигать здания силой мысли. Машины создавать — тоже. На Земле мы не только воспитываемся, мы учимся. Я учился рисовать. У каждого дита как и у человека свое дарование.

Сельва прорвалась на нескольких участках сразу. Но диты, уважая любую форму жизни, решили оставить все, как есть. Однако сельва оказалась ненасытной. Она росла и расползалась. В ворота полезли страшные твари. Диты спохватились слишком поздно. Только и удалось: уничтожить ворота, через которые она проникала. К тому времени она уже прижилась и начала воспроизводить саму себя. Осталось, ее уничтожить. Но тогда пришлось бы выжигать большую часть острова. Долго, много поколений, по людским меркам — тысячелетия, на этой земле никто не смог бы жить. Хуже, она могла стать причиной бед для остального мира.

Диты решили уйти с острова. Сторожить берег осталась субстанция, которую тут называют Сытым Туманом. Только форт им не занят. Диты должны изредка сюда наведываться и проверять, как идут дела. С плато сельва не совладала и никогда не справится. Плато защищает себя само.

Но мы не могли предвидеть всех последствий. Мы не предполагали, что со временем на Дигеме откроются ворота из Смутного мира. Выходы на Дигеме уничтожены, а входы могут…  меняться.

— Мигрировать?

— Да. Ворота, ведущие из Смутного мира, невозможно закрыть. Так сюда попали люди.

— Сам ты как здесь оказался? Надо полагать, точки входа и выхода на Земле определены? Почему ты оказался вместо Сава на Дигеме?

— Случайно. Провалился в неизвестную дыру. Несколько дитов пропало бесследно. Даже памяти ни в одном из миров не осталось. Теперь я знаю, что с ними произошло.

— Погоди! — вскочил Илья. — Получается, можно прийти к воротам на Саве и…  шагнуть? Окажешься на Земле? Так просто?!

— Да.

— Серега! Та понимаешь? Так просто!

— Чего орешь?

Действительно. Чего орать-то уже? На Илью сначала навалилось оцепенение, потом крупная, до подпрыгивания дрожь. Напряжение было такое, казалось, искры из глаз полетят, а стена разъедется в стороны от одного касания. А Сергей тем временем подробно расспрашивал Руслика о способах передвижения на черепахах, о голосе сельвы, даже о Большой Дуре, что жила у решетки.

Оказалось, тварь, наводящая ужас на жителей города Дита, когда-то была ласковой и послушной морской привратницей. Нечто вроде лоцмана для человеческих кораблей. Она и к новопоселенцам Дита приплыла. Но люди, легко освоившись с местными непонятными по сути, за то вполне пригодными в хозяйстве механизмами, замкнули ее в узком пространстве под башней. Жизнь спруты ограничилась проточным каменным коридором. А потом, — Руслик грустно опустил голову, — она сошла с ума. Такую лакши остается только убить. Но ни у одного дита не поднимется на нее рука, впрочем, как и на бань-ши. Мы связаны. Эта лакши потеряла связь с миром и превратилась в монстра. Мне за нее больно.

Углов продолжал допытываться.

— Скажи, те, кто жили в городе, избранные, они поддавались влиянию местности?

— Не понимаю.

— На плато, грубо говоря, все превращаются в праведников, здесь, за стеной, люди похожи на бесов. Ты жил на Земле, должен понимать, о чем речь.

— В бастионе действительно иное состояние пространства и времени, но оно не злое и не доброе. Оно такое, каким его делают поселенцы. Не зря сюда уходили самые сильные. На Земле таких называют, — Руслик смутился, — Святыми.

— Эй! — друг в упор смотрел на Илью, — Очухался? Я спрашиваю, уже соображаешь? — Перед Ильей встала жуткая, собранная из мысли, воли и силы, машина по имени Сергей Углов..

— Как выбраться? — Илья ни о чем другом не мог думать. — Руслан, как отсюда выбраться?!

Углов остановил парня.

— Иди, тресни кулаком в стену! — Сергей ухватил Илью за тогу, попросту сгреб за грудки. — Давай, ломай! Вперед! Иначе я тебе шею сверну. Рохля интеллигентная. У меня не получится. Я — другой. Иди, или убью!

То было ослепление, или, наоборот — просветление? Угловский рык лишь слегка подхлестнул. Илья и так чувствовал в себе совершенно необъяснимую, жуткую, едва удерживаемую внутри силу.

Он легко стряхнул с себя железные грабки Сергея, пошел к стене и с размаху врубил по ней, сжатыми в замок, руками.

Гром зародился глубоко в каменных недрах башни и пошел по восходящей, сотрясая стены и воздух. Мимо пролетали камни, рухнула стена. Раскатились валуны. Ни один камешек не зацепил, не чиркнул. Илья не удивился. Некогда было удивляться. Слово стало делом.

Он шел.

Раскаты нарастали, чтобы превратиться в нескончаемый, пульсирующий звуковой ужас. Но ему не было страшно.

Он крушил.

Там за стенами ждали свобода и дом. Он шел и сокрушал, зная, что каждый шаг-удар подводит ближе к заветным воротам.

Солнце на мгновение ослепило. Человек остановился. За его спиной лежала груда разбитых, вывернутых из стены камней. Рядом встали двое, как и он, перемазанные пылью и плесенью. У того, кто слева к старому корявому рубцу во всю щеку добавилась кровавая ссадина. У того, кто справа — белое отрешенное лицо нечеловеческой красоты.

До тронного зала осталась маленькая крытая галерейка. С нее открывался вид на набережную. В волны плавно уходила, мощенная огромными плитами площадка, сплошь заваленная мусором. Видно, что туда давно не ступала нога человека.

А над всем этим — слоистая облачная даль.

Толстяк в длинной тоге вывернулся на галерейку внезапно. И безнадежно близко. Нет чтобы раствориться, размазаться по стене, ужиком юркнуть в щель и сидеть. Сидеть! Не дышать, не шевелиться, да молить неведомо кого: пронеси! Но, как известно, высокая должность и длительное существование под боком у власти, лишает необходимых сноровки и быстроты: безнаказанность бесконечна, как бесконечен вечный порядок вещей!

Ключник заступил дорогу и даже гавкнул. Вернее начал с высокой ноты и…

Разваленная стена…

Илья двинулся на человека в тоге. Руки, сцепленные в замок, взлетели над головой.

* * *

Солнце, выглянув из слоистой толщи, ударило по глазам и высекло слезу. Капля размыла контуры и очертания. На краткий миг, придя в себя, Илья вдруг осознал…  перед ним же человек.

И что?!

Они, меня…

… человек…

* * *

А ключник, задохнувшийся от возмущения, уже тянул из-за пояса тесак. Илья видел, как лезвие ползет из ножен. Осталось сокрушить, раздробить на кусочки и железо и его носителя.

Убью — переверну свой мир.

Почему?

Нельзя убивать.

Руки уже нависли…  не до конца растраченная сила толкала изнутри.

* * *

Нельзя!!!

* * *

— Посторонись, — прохрипел Сергей. Илья, готовый уже к неминуемому,