– Ну, почему вы мне раньше-то об этом не сказали?! – удивился следователь.

– Просто я ему верил! – вздохнул Эскин.

– Ну, это вы зря, верить в наше время вообще никому нельзя! – усмехнулся следователь, а потом он так громко засмеялся, что Эскин опять обмочился и сразу же попросился в туалет. Чувствуя постоянное недержание, а вслед за этим и унижение, Эскин страдал.

Иногда ему хотелось наложить на себя руки.

Хуже всего, что он так и не смог добежать до туалета и сделав в коридоре Главного следственного управления приличную лужу, с позором убежал домой, а дома его опять ждал скандал.

Как только Алла с Лулу почувствовали зловоние, исходящее от его тела, как тут же забрызгали всю квартиру импортными дезодорантами, от которых Эскину стало так худо, что пришлось вызывать «скорую помощь».

Пролежав больше недели под капельницей в больнице, Эскин ожил.

К нему невероятно быстро вернулось приятное расположение духа, а самое главное окончательно исчезло недержание мочи, а вместе с исчезновением позорного недержания вдруг раскрылось и убийство Альфреда Тарговица, о котором ему рассказал в больнице сам Амулетов.

Как оказалось, Амулетов действительно услышал по телефону их разговор, но говорить об этом Эскину не стал, так как не смог узнать местонахождение Тарговица.

Но в этот момент в его конторе случайно находилась его бывшая супруга Ариша, которая все еще пыталась возвратить Амулетова в лоно семьи, и была в курсе очень многих его дел, в том числе его предыдущей слежки за Эрикой Львовной.

Узнав, при громко включенной Амулетовым прослушке о разговоре Эскина с Тарговицем, и о признании самого Тарговица, что он забросил отца Эскина на необитаемый остров,

Ариша тут же покинула Амулетова и из чувства мести сообщила всю информацию Эрике Львовне, то есть Эрику.

После чего Эрик быстро позвонил своему наемному киллеру, который уже и убил Альфреда Тарговица.

Разумеется, что Арише ничего за это не будет, поскольку вроде ничего преступного она не совершила и доказать, что у нее с самого начала был какой-то преступный замысел, тоже было невозможно. Эрику Львовну все же арестовали и даже ее могущественный покровитель не смог ей помочь.

И все же узнать от нее, где Тарговиц спрятал отца Эскина с Маргаритой, так и не удалось. А что касается детских подгузников, которые он, Амулетов подарил ему, Эскину на день рождения, так он действительно не знал о том, что у Эскина было недержание мочи, а иначе он бы подарил ему не детские, а взрослые подгузники!

– Неужели есть взрослые подгузники?! – удивился Эскин, и они оба с Амулетовым рассмеялись, осознав все недоразумение, из-за которого они чуть не сделались врагами, но которое все же помогло следователю раскрыть убийство Альфреда Тарговица.

После того, как дядя Абрам убежал за продюсером, Рита еще долгое время пролежала на песке, трогая руками причудливые морские раковины уже вымерших моллюсков.

Через несколько часов она перевернулась на живот, но, почувствовав возмущение своего нерожденного ребенка, села на корточки, и сорвав несколько бананов, жадно их съела, потом сходила и несколько раз искупалась в море.

Она хотела о чем-нибудь таком подумать, но тревожная мысль о дяде Абраме не давала ей покоя.

И какого черта он за ним побежал?!

Разве с самого начала не было понятно, что продюсер сделает все, чтобы они остались здесь навсегда.

Зачем это было нужно продюсеру, Рита не знала, но само его желание ощутила по одному только привкусу морской волны. Когда солнце обожгло ей кожу на теле, она уползла в тень пальмы и там уснула.

Почему-то сразу ей явился во сне дядя Абрам, но почему-то в образе большого мохнатого зверя.

Он ласкал ее тело языком от пяток до головы, и любое его прикосновение вызывало в ней сладкую дрожь.

Она во сне раздвинула бедра, и он вошел в нее так нежно, что она закричала, кусая собственные губы, а когда он излил в нее свое семя, и она раскрыла глаза, то увидела перед собой того самого человечка с маленькими серыми глазками, за которым побежал дядя Абрам.

Это был тот самый продюсер Альфред Тарговиц, который сначала издевался над ними, закрыв их в недостроенном небоскребе, а теперь бросил их на этот остров, где умудрился заманить дядю Абрама, чтобы добиться ее, что он и сделал.

Рита попыталась схватить руками его за шею, но Тарговиц мгновенно вскочил с нее и побежал к своему белому вертолету, который стоял тут же рядом на песке.

«И почему я не услышала рев его мотора», – расстроено вздохнула Рита, когда продюсер уже взлетал на вертолете, и, улыбаясь, помахивал ей рукой.

– Чтоб тебя убили! – подумала вслух Рита.

Слез в ее глазах не было, в них царила одна только ненависть.

«И почему такие скоты живут на свете? – думала она. – Неужели вся земля эта одна сплошная грязная клоака?!»

Дядя Абрам вернулся только под вечер, весь измученный, искусанный москитами и израненный при падении камнями, он представлял собой очень жалкое зрелище.

– Ты почему плачешь?! – спросил он, хмуро оглядывая ее поникшую фигуру.

– За тебя боялась! Тебя ждала! – прошептала Рита.

– Это хорошо, – вздохнул он и лег рядом с ней на песок.

– Да, ты вся дрожишь, – удивился он, притрагиваясь к ее телу.

– Наверное, я обгорела! – шепнула Рита.

– Да разве тебе можно так долго находиться на солнце! – покачал он головой.

Потом он сорвал несколько веток с больших пальмовых листьев, и сделал из них шалаш. Рита залезла вслед за дядей Абрамом в шалаш, и ей сделалось тепло.

– Вот так бы лежала с тобой всю жизнь и никуда бы не выходила, – сказала она.

– У нас с тобой еще будет много времени так вот лежать вдвоем и чувствовать только друг друга, – шепнул он.

– Можно я тебя поцелую? – спросил дядя Абрам, склоняясь между ее ног.

– Не надо! – Рита брезгливо перевернулась на бок, она вспомнила, что сейчас она вся переполнена семенем продюсера и ей стало тошно, и она печально завыла.

– Да, что это с тобой?! – спросил ее дядя Абрам.

– Ничего, это я так, – шепнула она и тихо, совсем осторожно всхлипывая, уснула в его объятьях.

Дядя Абрам обнимал Риту как божественное создание.

Вся его философия в этот момент представляла собой сексуалистический монизм.

Все окружающее его, а тем более свою драгоценную Риту он уподоблял себе. Еще он часто вспоминал и словно заново переживал ощущения испытанные им в оргазме.

Глубоко, в своем подсознании, он понимал, что уже не различает реальный мир и мир иллюзорный, только кажущийся ему. Может поэтому, все виденное им во сне, он воспринимал как наяву.