– Да уже знаем! – отмахивается жена. – Полиция его разыскивает. Правда, пока не нашла.

Некоторое время лежу молча, переваривая услышанное, и чувствую, что шарики в голове прокручиваются гораздо медленней, чем обычно.

– Что со мной? Почему дышать не могу?

– Сотрясение мозга, перелом ноги и рёбер. Но это не окончательный диагноз. Будет ещё рентген, и врачи тебя ещё раз осмотрят. – В голосе жены появляются металлические нотки. – Пока с ними не переругаешься в пух и прах, они и пальцем не пошевелят!

– А как ребята, что были со мной в машине? – припоминаю я.

– Все здесь. Станет тебе полегче через несколько дней, сумеешь с ними пообщаться.

– Я вообще-то не собираюсь здесь надолго задерживаться. Мне уже надоело.

– Это как врачи решат.

– Ты не могла бы на них снова надавить?

– Вот ещё! – фыркает жена. – Пускай тебя лечат до конца. Мне муж-калека не нужен. Заодно попрошу, чтобы твою язву посмотрели.

– А вот это, матушка, уже совсем ни к чему! – искренне возмущаюсь. – Ты ещё врачей попроси маникюр мне сделать на поломанной ноге!

– И попрошу, если потребуется! – Жена убирает руку с моего лба и встаёт. – Сейчас позову медсестру. Она просила сообщить, когда придёшь в себя.

Пока жены нет, пытаюсь встать с кровати. Это почти удаётся, вот только нога, закованная в гипсовую колоду, сильно мешает двигаться. Ну, да ничего, привыкну к гипсу, потом будет легче.

– Эй, есть тут кто-нибудь живой? – подаю голос, так и не дотянувшись до ширмы, и голос мой скрипит, как несмазанная дверь. Уже потом мне расскажут, что когда я был без сознания и эскулапы накладывали на мою ногу гипс, то в горло засовывали пластиковую трубку. Наверное, чтобы не задохнулся от восторга по поводу внимания к моей скромной персоне. При этом голосовые связки повредили, но жизнерадостно пообещали, что скоро это пройдёт. А пока и так походишь. Чай, не Паваротти. Кому надо, тебя и так услышит.

– Что ты хочешь, дорогой? – доносится из-за ширмы скрипучий, но такой родной голос Швили.

– Один точно жив! – радостно констатирую сей факт. – А как Дима? Помог ему спаситель?

Швили ворчливо бормочет про своего любимого шакала, но я не слушаю. Видимо, если Дима при упоминании о спасителе не откликается, значит, что-то не так. Естественно, не со спасителем – с Димой. Не мешало бы проверить. Хоть я в принципе ни для кого здесь не начальник, но кувыркнулись всё-таки на моей машине, и я имею кое-какое отношение к болячкам своих коллег.

Эх, хорошо бы сейчас костыли, но таковых в пределах досягаемости не наблюдается. Что ж, попробуем обойтись и без них. Повторим подвиг легендарного лётчика Маресьева. Или, ещё лучше, вспомним, как в безусом детстве прыгали на одной ножке, играя в великую дворовую игру «классики». Хоть с тех времён у меня несколько увеличился животик, а мозг загрузился тоннами никому не нужной информации, надеюсь этот лишний вес не помешает мне продемонстрировать мастерство передвижения по квадратным плиткам больничного пола.

Спускаю ноги с кровати и пытаюсь встать, только не очень-то это получается. К тому же, сильно кружится голова и задыхаюсь по полной программе. Точь-в-точь стойкий похмельный синдром в лучшем своём проявлении…

И тут шторка уползает в сторону, и появляется жена в сопровождении бодрой востроносой дамы в белом накрахмаленном халате. Это, вероятно, и есть медсестра – главная вершительница больничных судеб. Насколько знаю, настоящие врачи появляются в палатах лишь в исключительных случаях. Если тебе приспичит с ними пообщаться, то их можно достать только в собственных кабинетах. И то если повезёт…

– Уже встал?! – охает жена. – Ложись и не смей даже думать о прогулках!

– А если на горшок понадобилось? – недовольно ворчу.

– Есть утка под кроватью. Окрепнешь – тогда топай куда хочешь. Дай косточкам срастись!

– Мне бы подельников проведать. А то умру без покаяния и буду потом в аду мучиться, мол, загубил их души невинные, сбросил в пропасть…

Последние мои слова почему-то выводят из себя медсестру, и она громко выдаёт:

– Перестаньте, больной, паясничать! Думаете, я по-русски не понимаю? Дома будете свои шуточки шутить, а здесь вам больница, а не цирк! Людям и так несладко, а тут ещё вы со своим кладбищенским юмором…

В чём-то она права. В больнице, юдоли скорби и страдания, шутить и в самом деле как-то не к месту. Хотя я абсолютно уверен, что любые невзгоды и даже боль гораздо легче переносить с юмором. Он продлевает жизнь, а вот отсутствие его – как раз укорачивает… Однако вступать в идеологические споры с этой строгой дамочкой я пока не собираюсь. Она тут на своей территории и, наверное, имеет право диктовать порядки. Пускай закончит необходимые экзекуции со мной и катится на все четыре стороны. Дальше самостоятельно разберусь, чем заниматься.

Послушно укладываюсь на простыни, с трудом затягивая гипсовое бревно поломанной ноги на кровать, и без интереса наблюдаю, как медсестра подкатывает стойку с медицинскими приборами, измеряет мой пульс, давление и ещё что-то. Движения её точны, отработаны, и можно было бы пошутить по этому поводу, только не хочется.

– Слушай, – прошу жену, – если уж мне тут париться несколько дней, то принеси хотя бы мой компьютер. А то я тут со скуки помру!

Жена вопросительно смотрит на медсестру, но та отрицательно мотает головой.

– Тогда дайте яду, – требую желчно, – чем медленно загибаться от безделья, лучше сразу…

– Долго загибаться не дадим, – впервые криво усмехается медсестра, – домой отправим. С вашим здоровьем вам ещё лет пятьдесят загибаться. И, судя по вашему поведению, столько же времени другим будете головы морочить.

– Вот спасибо, благодетельница вы наша! – Снова пытаюсь приподняться, но медсестра грозит мне пальцем, как непослушному ребёнку:

– А вот этого вам и в самом деле пока нельзя! А то кости неправильно срастутся, хромота на всю жизнь останется.

Аргумент, конечно, веский, не поспоришь. Укатив свои волшебные аппараты в угол, медсестра меняет капельницу и величаво удаляется, а жена снова усаживается на край кровати и пытается положить руку на мой лоб.

– Ой, не надо, а то заплачу от жалости к самому себе! – прошу я. – Ты же слышала, что сказала эта грымза: всё не так плохо, пациент будет жить. Лучше иди домой, отдохни. Я уж тут сам…

Жена некоторое время раздумывает, потом соглашается:

– Хорошо. Я к тебе вечером приду, поесть принесу. Я видела, чем здесь кормят.

– И ноутбук захвати, а то я без него и в самом деле помру со скуки.

После ухода жены некоторое время в палате стоит тишина. Я раздумываю, где бы мне достать костыли, чтобы навестить Диму и Швили. Но тишина в палате длится недолго, потому что спустя минуту штора, отгораживающая меня от внешнего мира, снова отъезжает в сторону, и ко мне вместе с мыльной лужей вплывает жёлтое пластиковое ведро с водой, а следом за ним пожилая тётка с шваброй. Молча и не глядя на меня, она начинает широко по-матросски драить пол, постукивая шваброй о стены и ножки кровати.