— Как, зажег? — с самодовольной ухмылкой спросил Марк, изложив свою «задумку» и переходя к чаю, который собственноручно, шикнув на официанта, чтобы не мешал, разлил из белого фаянсового чайника по низким круглым чашкам.

— Замысел, безусловно, креативный, — незаметно для него съязвила Люся. — Но, мне кажется, он может существовать и сам по себе, без нас. Без меня и, главное, без Нюши. Ведь вся эта история с дворянскими предками, согласись, вилами на воде писана. Если Ляля похожа на барышню Михальцеву, то это вовсе не означает, что они и правда в родстве. Этого пока еще никто не доказал.

— А какая, в сущности, разница? — возразил сценарист чуть ли не с обидой (как же! недооценили голубчика!) и надул щеки. — Художник имеет полное право на вымысел. (Эх, будь ее воля, она бы сейчас зыркнула по сторонам и в полнейшем обалдении спросила: а где тут у нас художник?) Легенды и мифы лишь добавляют поэтики в художественное произведение. Однако я больше чем уверен, что ваше родство неоспоримо. Причем дворянские гены, Лю, проявились в первую очередь в тебе. Посмотри на себя в зеркало — какая ты тульская крестьянка? Нюша ведь, кажется, из тех краев?.. Я и раньше подозревал, что в тебе течет голубая кровь, теперь же, когда ты превратилась в такую изящную, утонченную женщину несоветской наружности, сомневаться в этом уже не приходится!

В другое время она непременно повелась бы на столь изысканный комплимент, но сейчас падкое на красивые словечки глупое женское сердце окаменело, как у воина перед битвой с лютым врагом.

— Короче, Марк, я настаиваю…

— Ой, извини, — остановил он, — мне пришла эсэмэска со студии. Одну минуту.

За темным окном застыли в пробке на Тверской тысячи желтых и красных огней. Зрелище было красивым, но безрадостным, порождавшим невеселую аналогию: вот и ее так же придавили с двух сторон, и никуда не денешься!

Пока она наблюдала за вечерним транспортным коллапсом, продюсер, нацепив на нос узкие очки, вслед за полученной эсэмэской просматривал и другие поступившие ему сообщения. В очках, сосредоточенный, он выглядел чрезвычайно деловым и серьезным, и Люся нервно заерзала в кресле: что если она не совсем адекватно оценивает Марка? Вдруг он действительно большой киношный воротила и легко может обойтись и без кино о Михальцевых-Васильцевых? То есть если сейчас сказать ему нет, он лишь с облегчением вздохнет. Типа: баба с возу, кобыле легче. Вообще кто его, черта, знает, может, он и явился сюда за нет, а вовсе не за да? И что тогда делать Ляльке? Поэтому, как только золотистый мобильник снова лег на стол, она проворковала:

— Очень мило с твоей стороны, Мар, что ты решил посоветоваться со мной. В принципе, я согласна. — И предельно осторожно перешла к торгу: — Но с одной оговоркой. Про меня можешь сочинять все что угодно. Мне до лампочки. От меня не убудет. Что же касается Нюши, то измени, пожалуйста, все внешние обстоятельства ее жизни, имя, фамилию, род деятельности. Словом, это должна быть не Нюша, а совсем другая женщина. Ткачиха, портниха, повариха… вариантов тьма. А для придания большей романтики ее отношениям с Васильцевым отдай ей, пожалуйста, часть моей неземной, ослепительной красоты. Думаю, рок-музыкант, которого ты планируешь сделать отцом моей дочери, актрисы Ольги Кашириной, не будет в обиде.

Ничуть не смутившись, хитрая бестия Марк, ловко переделавший себя из артиста в бас-гитариста, в сомнении скривился, очевидно, недовольный тем, что его выдающийся замысел не принят безоговорочно на ура, и неохотно кивнул: «Я подумаю».

— Нет, не подумаешь, а сделаешь так, как я прошу. В память о нашей любви. Ну же, Мар, поклянись! — Ох, сколько дешевого бабьего кокетства она вложила в эту просьбу! Самой противно.

— Хорошо, хорошо, клянусь! — рассмеялся он.

Чай остыл, но Люся отхлебывала его маленькими глотками, не спеша, чтобы успеть потрепаться еще и на семейно-бытовые темы. Полюбопытствовав у «папочки», как протекает их с Лялькой совместная жизнь, она поразилась мгновенно произошедшей с ним перемене: красавец мужчина прямо на глазах трансформировался в сердитого, морщинистого, пожилого дядьку. Угрюмость, оказывается, невероятно старит.

— Как тебе сказать…

— Так и скажи, не стесняйся.

Марк помялся, помялся и наконец нехотя сообщил, что отношения с девочкой у него не очень складываются. Характер у нее сложный, ничем не угодишь: театр, куда он ее устроил, — гадюшник, роль, предложенная в кино, — дебильная. Все ее раздражает и выводит из себя. Он-де рассчитывал, что у Лялечки такой же замечательный, легкий характер, как у ее мамы, надеялся, что она скрасит его одиночество, а получилось…

А получилось так, как и предполагала Люся: легкомысленный эгоист-папочка поиграл-поиграл с хорошенькой собачкой, убедился, что собачка ужасно кусачая, и теперь мечтает избавиться от нее.

— Я правильно поняла, что Ляля тебе в тягость?

— О, нет! Как ты могла такое подумать? — прикинулся он оскобленным в лучших чувствах. — Скорее, это я ей в тягость. Честное слово, Лю, это была Лялина инициатива снять квартиру. Мне искренне жаль, что она уехала от меня.

— То есть как уехала? Куда? Когда? — уже ничего не понимая, набросилась на него Люся. — Ведь мы с ней только что разговаривали… сегодня у нас что?.. вторник, а звонила Ляля мне в субботу поздно вечером. Да, она говорила, что, когда позволят финансы, снимет квартиру, и даже приглашала приехать, но…

— Именно об этом я и собирался поговорить с тобой! — с неожиданной горячностью перебил ее Марк. — Я считаю, тебе необходимо перебраться к нам, в Петербург! Нужно, чтобы рядом с Лялей был сейчас близкий человек, который поможет ей воскреснуть. Я рад бы, да не выходит. Девочка полностью деморализована, ей требуются материнская забота и тепло. Прежде всего — тепло! Впереди у нас с Лялей серьезная работа, а она, если можно так выразиться, застывший комок нервов, из которого ничего не слепит ни один режиссер.

Так вот, оказывается, о чем он хотел поговорить! — осенило Люсю. Отсюда и бесконечные комплименты, и обольстительные улыбки, и «желание посоветоваться». Может быть, она ошибалась, дай-то бог, но весь прошлый горький опыт подсказывал, что этот иезуит два часа заговаривал ей зубы с одной-единственной целью: чтобы с соблюдением внешних приличий снова перевалить всю ответственность за дочь на материнские плечи. И жить припеваючи: по-прежнему жрать в свое удовольствие борщ с пампушками и, не боясь косых Лялькиных взглядов, бегать по девкам. Короче, не рассчитал, когда брал.

— Открою тебе секрет, Лю, — заулыбался он как-то даже заискивающе, до того ему, видать, не терпелось сбыть с рук несчастную девчонку. — Лялечка скучает без тебя невероятно! Ты и вообразить себе не можешь, сколько раз за время вашей разлуки было произнесено слово «мама» в самом разном контексте!.. Моя домработница, та уже просто не может его слышать! «А моя мама, — трижды на день поучала ее Ляля, — делает это — так, это — этак, а вы ни черта не умеете!»… Ха-ха-ха!

Ишь, развеселился!.. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Напрасно он надеялся, что здесь есть охотники вновь расплачиваться за его легкомыслие. Нет уж, хватит! Никуда она не поедет. Нашел дуру! Пусть сам выкручивается, не маленький, мстительно усмехнулась Люся, уже приготовившая для болтуна-папочки достойный ответ. В стиле его собственной хитроумной, поистине Макиавеллиевой изворотливости.