Ревнивые женские прогнозы не сбылись: спустя несколько минут Марк вернулся в отличном настроении и опустился в кресло с видом человека, который только что обтяпал выгодное дельце и теперь имеет полное право отдохнуть в ресторане с милой его сердцу дамой.

— Расскажи-ка мне, Мар, как там Лялечка? В последнем нашем с ней разговоре она сказала, что ты как будто бы хотел обсудить со мной ваши творческие планы. Чем страшно заинтриговала. Речь идет о мюзикле, да?

Стародавнее интимное «Мар» не осталось незамеченным, вызвав чарующую улыбку, но последний вопрос мгновенно стер ее с лица Марка.

— Мюзикл? — удивленно переспросил он. — С чего ты взяла?

— Ты же вроде мне сам говорил. Помнишь наше приватное свидание у озера?

— А-а-а… да-да-да… Нет, Лю, с этим ничего не выйдет. Видишь ли, у девочки слабовато с вокалом. Она в принципе не очень музыкальна. Мюзикл не Лялин формат. Затраты будут бешеные, а результат под большим вопросом.

«Ну и зараза же ты! — чуть не выдала ему Люся. — С вокалом слабовато! А ты что думал, Лялька — Монсеррат Кабалье? Вешал девчонке лапшу на уши, обнадеживал, сагитировал уехать, а теперь — в кусты?»

— Пойми меня правильно, Лю, девочка сейчас не в том состоянии, чтобы петь и отплясывать. — Спохватившись, что был чересчур резок, Марк доверительно понизил голос и подался вперед. — Для нее гораздо органичнее будет драматическая, трагедийная роль. В связи с этим у меня возникла вот какая идея…

С тем же воодушевлением, с каким морочил голову мюзиклом, он принялся излагать свою новую грандиозную задумку. Только жестикулировал сдержаннее, чем на пленэре. Сообразно ресторанной обстановке.

— Представь: свинцовые тучи, бушующие волны и маленькая, хрупкая женская фигурка на палубе. Затем — переход на крупный план, и мы видим прекрасные женские глаза под тонкой вуалью. Глаза, полные страдания. Их взор устремлен к горизонту, туда, где тает в море полоска земли — любимая и одновременно ненавистная родина. Там в огне жесточайшей революции погибли муж и малолетний сын нашей героини… В действительности им удалось спастись, но бедняжка уверена в обратном. Поэтому-то всеми правдами и неправдами, с колоссальным трудом получив заграничный паспорт, она садится на пароход, который отплывает за океан, в Америку… Далее — флешбэк: перед нами бальная зала, барышня кружится в вальсе с женихом, офицером царской армии…

Объявив, что Ляля будет играть сразу две роли — себя, известную актрису Ольгу Каширину, и свою прабабку-аристократку, бежавшую от большевиков, Марк застыл в торжественном молчании. Кажется, он ждал если и не аплодисментов, неуместных в ресторане, то по крайней мере бурного словесного восторга.

— Что-то я не припомню, чтобы у нас в роду были аристократы, — хмыкнула Люся, маскируя иронией чувство протеста, охватившее ее, как только она сообразила, к чему клонит Марк. — Или ты имеешь в виду собственных предков?

До чего же всем хочется слыть аристократами! Даже детям бывших партийных бонз. Сынок крупного партийного работника, в свое время ничтоже сумняшеся пользовавшийся и пайками, и распределителями, и прочими обкомовскими благами, тут же с готовностью заявил, что да, его предки по линии матери — теперь об этом можно говорить открыто — были аристократами, крупными землевладельцами в Бессарабской и Херсонской губерниях. И преспокойно принялся за рыбу. Пока-де рыбка не остыла.

А Люсе уже и кусок не лез в горло, до того ее переполняло негодование. Просто в голове не укладывалось, как могла Лялька, так долго и безутешно оплакивавшая Нюшу, вывалить перед Марком все грязное белье семьи Артемьевых, а потом еще и согласилась сделать это белье всеобщим достоянием. Ведь тем самым девчонка предавала любимую бабушку. Уж наверное, у Нюши были причины, чтобы, так и не поделившись ни с дочерью, ни с внучкой, унести в могилу тайну своих непростых, скорее всего казавшихся ей стыдными, отношений с Сергеем Михальцевым. Или с кем-то другим. Кто знает?

Конечно, Лялька с ее современными установками: подумаешь, кто-то с кем-то когда-то переспал, ну и что? — и не раз изображавшая на экране матерей-одиночек, не могла воспринимать бабушкину любовную коллизию как нечто особенное, однако это все равно ее не оправдывало. Причина ее предательства могла иметь лишь два объяснения: либо за четыре месяца тесного, изо дня в день общения циничному Марку удалось развратить девчонку окончательно, либо она совсем дошла до ручки от тоски и отсутствия былой московской востребованности. Варианты, честно сказать, были один другого хуже, и перевесило извечное материнское желание оправдать дочку: никакого белья Лялька перед Марком не вываливала! Просто не удержалась и похвасталась собственным дворянским происхождением в ответ на новость об аристократизме папочки, о чем, бахвал и краснобай, он трубит теперь направо и налево.

— Так кого же все-таки ты имел в виду под прабабкой-аристократкой? — непринужденно поинтересовалась Люся, когда, покончив с форелью, Марк сложил на тарелке вилку и нож.

Он удивленно округлил глаза и, разумеется, напомнил о проклятых архивных документах. Попадись они сейчас Люсе в руки, в ту же секунду полетели бы в помойку! Там им самое место!

— На меня, Лю, сходство барышни на фотографии и нашей Лялечки произвело ошеломляющее впечатление. Если ты не возражаешь, то, взяв за основу историю вашей многострадальной семьи, я готов сделать отличный семейный сериал. Возможно, сам напишу сценарий. Отправлю ассистента по питерским архивам, засажу его в Интернет — там, как в Греции, все есть, — и он наберет мне кучу материала об этих Михальских…

— Михальцевых.

— А, неважно! — небрежно отмахнулся он и, с легкостью переделав Михальцевых в Васильцевых, начал излагать примерный план своего сценария.

Даже с учетом того, что для недобитого дворянства советская действительность была совсем не сахар, получалась невообразимая по количеству жестокостей, смертей и вдребезги разбитых сердец трагедь, типичное «мыло», вызывавшее лишь активное неприятие. Еще через минуту, когда Марк подобрался к событиям, непосредственно связанным с ее рождением, Люся почувствовала, что сил у нее больше нет. Хотя толком он ничего не знал (значит, Лялька бабушку не предавала), наворотил он такого, что захотелось немедленно, тотчас же послать его куда подальше!

Чтобы добавить себе решимости, Люся залпом допила шампанское, потом для пущей храбрости вызвала образ Заболоцкой, с жаром распинающей ее за легкомыслие и беспринципность… Однако тем дело и кончилось. Она не вскочила и не ушла, напоследок ядовито бросив через плечо: давай снимай про своих землевладельцев, от нас отстань наконец! Потому что перед глазами возникла Лялька. Исхудавшая от переживаний, серым осенним днем девочка лежала на высокой кровати, носом в стену, и не желала ничего: ни есть, ни пить, ни жить.

Чтоб ты провалился, паразит! — мысленно посулила Люся продолжавшему витийствовать Марку, такому же говенному сценаристу, каким он был артистом, и стала прикидывать, на сколько серий могут потянуть запланированные им страсти-мордасти и, таким образом, из количества перейти в счастливое для Ляльки качество — занятость на ближайшие год или даже два. Навскидку выходило приличненько, серий десять, не меньше, и Люся сосредоточилась на том, как бы выторговать индульгенцию для Нюши… Нет, не выторговать, а потребовать, встать насмерть, сказав: иначе, господин хороший, дело не пойдет!