— Прошу вас, оставьте меня! Уходите! — Мунэмори обмотал голову простыней, только бы заглушить голос Син-ина.

— Отлично, я уйду. Будем считать, что я не слышал твоей грубости. Думаю, пока сказано довольно.

Долго еще Мунэмори сидел, прежде чем осмелился опустить с лица простыню. Син-ин исчез.

Лето сменилось осенью, и вместе с зеленой листвой увядал Сигэмори. Ел он все меньше, совсем отощал, однако же духом был добр и покоен. Он обрил голову, дал обет монашества и взял себе новое имя — Дзёрэн. День за днем Сигэмори проводил в одиночестве, не вставая с постели и изучая сутры.

Как-то к нему прибыл посланец из Нисихатидзё.

— Господин Сигэмори, меня прислан ваш отец, — произнес он с тревогой и состраданием в глазах, — надеясь, что вы согласитесь принять лекаря.

Сигэмори слабо улыбнулся, а когда заговорил, голос его звучал чуть громче шепота.

— Мой отец… добр. Но, как я уже говорил, так рассудили боги. Все предрешено. Кто я такой, чтобы спорить с волей великого Будды и Касуга-ками?

— Прошу прощения за назойливость, благороднейший господин, — сказал гонец, кланяясь. — Ваш отец разыскал известного целителя из великого царства Чанъани, которому случилось приехать в нашу страну. Повелитель Киёмори был поражен его мудростью и просит вас дозволить себя осмотреть, дабы не оскорбить столь замечательного гостя.

Сигэмори вздохнул:

— Прошу, передай отцу, что я благодарен ему за заботу. Однако на мне лежит должность государственного министра. Получить исцеление от рук лекаря-чужеземца после того, как я отверг помощь лучших врачевателей Японии, было бы оскорбительно для моих соплеменников. Прошу, помоги отцу это понять. Моя жизнь отныне принадлежит Небу.

Гонец печально поник головой:

— Господин Киёмори опасался, что таков будет ваш ответ. Он просил передать также, что его молитвы пребудут с вами. И, коли вы отказываетесь от его помощи, он намерен вскоре отбыть в Фукухару. Поскольку может статься так, что его не будет с вами в час кончины, он послал спросить, нет ли у вас пожеланий к нему… последней воли.

— Пожалуй, главные мои желания ему известны. Я хотел бы, чтобы мой сын Корэмори стал асоном Тайра, пусть он и молод для такого бремени. Отца своего, Киёмори, я прошу относиться с почтением к государю-иноку, удалиться от мира и жить в стороне от земных тревог сообразно монашескому обычаю. Передай ему это, сделай милость. — Последние слова Сигэмори потонули в тяжелом кашле.

— Как скажете, господин, — ответил посланник. — Вы позволите уйти, чтобы более не утруждать вас?

Все еще кашляя, Сигэмори закивал ему и махнул рукой. После ухода гонца и глотка прохладного чая кашель понемногу утих. Но вот за соседней с ним сёдзи послышалось тихое шуршание.

— Кто здесь? — прошептал Сигэмори.

Перегородка скользнула в сторону. За ней сидела Нии-но-Ама.

— Матушка.

— Сын мой. Я услышала, как ты кашляешь, и пришла проверить, не надо ли чего.

Сигэмори тряхнул головой.

Нии-но-Ама на коленях проползла внутрь, к его постели.

— Я слышала, ты отверг предложение отца прислать лекаря.

— Да.

Нии-но-Ама опустила глаза и тихо погладила его рукав.

— У меня к тебе тоже есть предложение. Знаешь, мой отец, Царь-Дракон, принимает в свой дворец души достославных вельмож и героев.

— Помню, ты рассказывала мне об этом в детстве.

— Своему внуку он будет рад без сомнения. Ты будешь сидеть в парадном зале РюДзина среди великих людей, жить в роскоши и изяществе до скончания времен, а может, и дольше.

Сигэмори улыбнулся и покачал головой.

— Почему? — спросила Нии-но-Ама, сдерживая слезы.

— Потому что я не хочу вечно жить среди вельмож. Такую жизнь я уже изведал, и меня она… не привлекает. Мне по душе отправиться в Чистую землю и сидеть в венчике лотоса на ладони милосердного Будды.

— Ты ведь не знаешь точно, что попадешь именно туда.

— Значит, дождусь другого поворота Колеса, другой возможности доказать, что чего-то стою. Я не боюсь покидать этот мир, мама. Я жду грядущего путешествия. Знаю, несмотря ни на что, мне откроются невероятные чудеса, удивительные истины.

Из груди Нии-но-Амы вырвался всхлип, она зажала рот рукавом.

— Прошу, не плачь. Теперь я вижу, что мне здесь не место. Я, как мог, старался быть честным со всеми людьми, жить достойно, творить милосердие и стяжать мудрость. Но вышло так, что в моем роду почитаются лишь тщеславие и воинственность. Это не мой мир, и я покину его без сожаления. Тревожусь лишь за Киёмори и своих сыновей. Ты ведь приглядишь за ними? Нии-но-Ама кивнула.

— И проследишь, чтобы отец не вел себя опрометчиво, когда меня не станет?

— Ты же знаешь — над ним я не властна. И никогда не была.

— Ну что же… Полагаю, пока Корэмори не достиг совершеннолетия, главой Тайра станет Мунэмори. Хотя многое может перемениться. Передай ему, что… мне было приятно объединить с ним усилия, и я сожалею, что мы не можем состариться вместе, как братья.

— Передам. Мне тоже было радостно видеть, как вы поладили. Кажется, вас сплотило какое-то общее дело — не пойму только какое.

Сигэмори покачал головой:

— Мы надеялись порадовать тебя хорошей новостью, но ничего из этого, как видно, не вышло. Удача не на нашей стороне. Бессмысленно объяснять то, чего не случилось. Тебя это только огорчит.

Нии-но-Ама опустила голову. Одинокая слеза скатилась по ее щеке и упала на серый шелк рукава, оставив темное, точно клякса, пятно.

— Так не должно быть. Нельзя, чтобы ты уходил прежде отца с матерью. Это противно природе. Не следовало мне являться сюда, терпеть эту муку.

— Не лучше ли, матушка, запомнить меня таким, нежели увидеть мою голову на острие копья или на изменничьем дереве, как следствие ужасной войны? Моя смерть — всего лишь легкий ветерок по сравнению с бурей, что я предвидел. Прости, напрасно я об этом заговорил.

— Я понимаю, — сказала Нии-но-Ама. — Мне тоже снились такие кошмары.

— Что ж, значит, незачем убеждать тебя беречь себя. Верно, грядет Маппо. Конец закона.

— Знаю.

Видя, что мать вот-вот перестанет владеть собой, Сигэмори положил ей на плечо руку и спросил:

— Матушка, разве сейчас не время полуденной молитвы? А ведь многие в ней нуждаются.

— Да-да, ты прав, сын мой. — Нии-но-Ама взяла его за руку И порывисто прижалась к ладони морщинистой щекой. Потом она встала, быстро подошла к сёдзи и затворила ее за собой.

Сигэмори тяжело вздохнул и откинулся на половицы. «Великие боги, если вы надумали снять с меня бремя жизни, молю: не медлите. Не вынуждайте смотреть, как семья оплакивает мой уход».