Фрагмент работы Ж.Э. Вюйара «Портрет графини де Полиньяк», Национальный музей, Париж, 1932

Нетерпение заказчика уже достигло предела, но по настоянию модели и обеспокоенных близких художник решил приложить все усилия, чтобы избавиться от этой пытки. На следующий день после этой сцены он запишет в блокноте: «работа над Полиньяк, восстановить», а два дня спустя, 6 декабря 1932 года, в половине двенадцатого, он уже обрамлял законченную картину[602].

Учитывая грустное и тяжелое рождение этого портрета, безмятежность, исходящая от картины, удивляет. Немного взбалмошная девушка из 1928 года, вышедшая замуж всего четыре года тому назад, струящаяся духами Arpege, только что достигшая тридцатилетия, уступает место замкнутой женщине, с нежным лицом и полными разочарования глазами.

Ничего не осталось от ее заливистого смеха, ее заразительной веселости. Повзрослевший ребенок, которому были посвящены коллекции модного Дома на улице Фобур, 22 – «Ририт» 1924 года, «Королева Маргерит» 1931-го, затем «Бланш» – серия моделей с музыкальными аллюзиями, среди которых «Метроном», «Диапазон», «Аккордеон», «Тамбурин», «Свирель», «Дольчиссимо», «Жалоба», «Вариации», «Си-до-ре» и «Соль-ля-си». Возможно, на нее повлияла смерть Рене Жакмера? Даже времена Консерватории и первые разногласия были забыты, этот портрет вновь торжественно объединил двух женщин.

Мари-Бланш именно потому, что немного отдалилась от матери и обрела независимость, смогла теперь вместе с мужем жить подле нее. Жан де Полиньяк, который до этого занимался управлением делами Поммери, стал интересоваться фирмой «Ланвен-Парфем», генеральным директором которой и стал в 1935 году.

Воображаемая семейная жизнь

Мари-Бланш и ее муж мечтали уехать из Нейи и поселиться в центре Парижа еще в 1930 году, а через два года они осуществили свое желание. Именно в этот промежуток времени, когда Жанна Ланвен, державшая свободным бывший особняк маркизы Арконати-Висконти, примыкавший к своему дому на улице Барбе-де-Жуи, снова начала важные перестройки.

Она не поддалась головокружительному очарованию авангарда и выбрала не Бовенса, как десять лет назад, а Луи Сюэ – шаг в сторону модернизма. Вместе с Андре Маре он основал компанию французского искусства, которая занималась продажей классической мебели. Новый оформитель «Королевской дачи» работал в павильоне «Музея современного искусства» на Международной выставке декоративного искусства в 1925 году. Его чистый ясный стиль привлекал много заказчиков из мира театра и моды. В 1913-м в Сен-Клу он построил виллу в стиле кубизма, всю украшенную решетками и декоративной облицовкой для кутюрье Пакена, в 1924 году – виллу для Джейн Ренуар, в 1929-м – сделал проект виллы для Жана Пату в Стране Басков в сотрудничестве с ландшафтным художником Форестье.

На улице Барбе-де-Жуи Сюэ переделал и интерьер, и почти все здание. Главным новшеством была надстройка, позволявшая устроить дополнительный этаж – в общей сложности четвертый[603]. Жанна, которой принадлежала и земля, и дом, не скупилась. Она хотела, чтобы Мари-Бланш и ее муж наслаждались всем возможным комфортом, например пользовались лифтом. Не экономила она и на ванных комнатах, предполагалось, что их построят три: одна, площадью более двадцати квадратных метров, располагалась на первом этаже, две другие – на втором. Но поскольку она не посчитала нужным пустить воду на третий этаж, где проживала прислуга, проект не был одобрен, и на запрос о начале работ был получен отрицательный ответ.

Незадавшееся начало и нежданная отсрочка строительства позволили, однако, внести изменения в проект: на третий этаж провели воду, и, более того, появился новый этаж – пятый. Четыре комнаты для персонала были снабжены новым «возмутительным» предметом роскоши – умывальником.

Предполагаемое здесь «ателье» превратилось в маленький концертный зал. Новая неудача: предполагаемое для этого чердачного этажа отопление показалось администрации недостаточным, несмотря на хорошую изоляцию, также критиковались небольшие окна в комнатах.

Сюэ под началом у Жанны работал ничуть не меньше ее слуг и горничных, как было принято в былые времена.

Не было воды, освещения не хватало, люди мерзли. Не теряя драгоценного времени, архитектор перенес на бумагу последний план, на этот раз вполне всех удовлетворивший. Разрешение на строительство получили 27 августа 1930 года. Быстрота, с которой все делалось до сих пор, позволяла предположить, что перестройки скоро начнутся.

Самая элегантная курительная комната в Париже

Потом Сюэ перешел в ведение Мари-Бланш, начиналась перекраска комнат. Выбранные декоративные элементы, ритм и оттенки сильно контрастировали с тем, как оформлялось жилище Жанны, противопоставляя строгость и простоту роскошному яркому дизайну Рато, с бронзой и бисером…

Удивительный золотой лак, животные, букеты и древесная кора, мрамор и металл – все то, что кутюрье собирала у себя, ее дочь поменяла на просто оформленное пространство: прямые карнизы, плинтусы и углы. Там все блики поглощались тусклым мерцанием бронзы, а здесь свет не встречал препятствий, отражаясь от светлых стен. Предметов немного, они не нарушали порядок и симметричность. Бра прикреплены очень высоко, что создавало эффект городских фонарей, много фарфора, конечно белого, мебель из крашеного дерева почти сливалась со стенами того же оттенка[604].

Мало картин или скульптур, только фрески, заказанные Кристиану Берару. Он сделал так, что они казались временными или незаконченными, поскольку не покрывали все стены полностью, а были нарисованы несимметричными кусками, создавая эффект старинных, не полностью сохранившихся фресок. В столовой художник нарисовал множество сценок. На одной изображалась мадонна с младенцем на фоне морского пейзажа, в экстазе слушающая флейтиста, сидящего рядом, чья фигура скопировнаа с картины «Аполлон и Марсий» Перуджино[605] в Лувре, только одетого в брюки и пару сандалий. На другой изображались два флорентийских господина, живших в начале XV века, увлеченных беседой. На картине они видны нам по пояс и помещены на высоту примерно три метра, на фронтон, с которого словно осыпалась штукатурка. Эта фреска снизу производила такое забавное впечатление, что ее намеренная причудливость не раздражала[606].