– О том, – сказал я, – что грабить могилы нехорошо, понимали даже в древности. Семирамида, королева Ассирии, выстроивши себе гробницу, написала на ней так: «Кому из царей будет нужда в деньгах, тот пусть разорит эту гробницу и возьмет, сколько надобно». И вот Дарий, был такой король, разорил гробницу, но денег не нашел, а нашел другую надпись, так гласившую: «Дурной ты человек и до денег жадный – иначе не стал бы ты тревожить гробницы мертвых».

– Все-таки грабили? – спросила Боудеррия.

– Да, – согласился я, – но то был век варварства и дикости. Все люди на свете были жадными, глупыми и подлыми, так как Иисус Христос еще не родился. Но теперь наступил век просвещения, гуманности, политкорректности! Можем ли мы допустить такую дикость, как раскопки? Безусловно, нет. Как только выберемся отсюда, я подумаю насчет того, чтобы новые нормы гуманности и бережного отношения к захоронениям внести в законы…

– Не как только, – буркнула она, – а если.

– Надо верить, – укорил я.

– Мужчины вообще доверчивы, – сказала она презрительно.

– А я думал, женщины…

– Это женщины пустили такой слух, – мстительно сообщила она, – объяснить зачем?

– Не надо, – ответил я.

В зале нарастает странный холод, я начал ежиться, вздрагивать, поводить плечами, а потом и вовсе едва удерживал недостойную мужчины дрожь, а то вдруг женщина да подумает, что мне страшно. Возможно, надо все-таки брать с собой самца, перед подобными себе если и выпендриваемся, то не так уж и весьма…

Даже статуи в нишах, похоже, жутко мерзнут и пытаются удержать остатки тепла, обхватили себя руками, съежились.

– Как же холодно, – пролязгала она зубами, посмотрела на меня и сразу ощетинилась: – Сэр Ричард, давайте без всяких «согрею»!

– И в мыслях не было, – ответил я честно, но подумал, что могу обидеть, и добавил: – Это было не в мыслях. Ну, ты понимаешь… И, оказывается, ты все-таки что-то да чувствуешь.

– Спасибо, – буркнула она.

– За что?

– За «что-то».

– Я ни на что не намекаю, – возразил я. – И под «что-то» имел в виду вообще, а не что-то конкретное… Господи, что это?

В глыбе льда отчетливо видно огромное человеческое тело. Лохматый, как горилла, гигант не меньше, чем в два моих роста, широкий и с толстыми, как стволы деревьев, руками и ногами, с массивной головой, приплюснутым носом с вывернутыми ноздрями, застыл в позе Лаокоона, что борется с незримыми змеями.

– Это не огр, – сказала Боудеррия.

– Тебе виднее, – согласился я. – Только не смей разбивать лед. А то у тебя такое заинтересованное лицо…

Она всмотрелась, вздрогнула.

– Лед и так почему-то тает… быстро.

– Тогда побыстрее отсюда!

– Может быть, ему нужна помощь?

– Может, – сказал я уже на ходу, – но рисковать не будем.

Она догнала, сказала с презрением:

– Что за мужчина…

– Вот такой, – согласился я. – Уже не нравлюсь?

– Да вы, сэр Ричард, вообще-то никогда не нравились.

– Почему? – спросил я с обидой.

– Не в моем вкусе, – отрезала она.

– Ну да, я не огр во льду.

– Там не огр!

– Ничего, – крикнул я на бегу, – не отчаивайся, еще встретишь себе пару!

Ход вел вниз, потом пошел подниматься, затем без всякой причины резко свернул в сторону. Я начал подозревать, что рыли крупные муравьи, это у них муравейник под землей весь в таких извилистых тоннелях, а пещер великое множество, любой муравейник сразу строится на вырост, он никогда не бывает заполнен даже на десятую часть…

Боудеррия шепнула:

– Тихо! Там кто-то есть!

Впереди в небольшом, строго оформленном зале на пьедестале из темного мрамора высится массивный каменный гроб. Крышка тяжелая, вся в барельефах, похоронен кто-то из очень знатных, края почти срослись, в глаза бросается толстый слой пыли и кисея мертвой паутины.

– Ага, – сказал я, – но пусть лежит спокойно. Маг, как я вижу, крышку поднять не сумел.

– А вы?

– Я все сумею, – ответил я со значением в голосе, – но я, как истый гуманист, полон почтения к усопшим.

– Тогда, – сказала она задиристо, – и маг, может быть, даже не пытался?

– Ну да, – буркнул я. – Тогда он сюда вообще не совался…

Каменный гроб страшно блеснул синим огнем, под пьедесталом раздалось грозное рычание. Я отпрыгнул, а над гробом материализовался сверкающий меч с узким сверкающим клинком, старинной формой эфеса и позолоченной рукоятью.

Он моментально опустился с одной стороны, молниеносно облетел вокруг пьедестала с гробом, словно сторожевой пес, и замер в воздухе напротив меня.

Я сосредоточился и посмотрел сперва тепловым, затем запаховым. Меч все так же висит в воздухе, чуть-чуть подрагивает в нетерпении. Словно ждет команды, что вот-вот последует…

Я на всякий случай отступил, Боудеррия тоже отодвинулась, смотрит с непониманием, как я одеревенел, глаза в кучку, рот приоткрылся, как у дурака на базаре, а я безуспешно шарил тепловым взглядом за мечом и даже вокруг, потом запаховым.

Она даже спросила что-то, но я не услышал, тужился изо всех сил, вызывая в себе еще силы, что могли бы увидеть скрытое… однако меч по-прежнему висит в воздухе сам по себе, за рукоять никто не держит.

– Ну, не знаю, – сказал я с неуверенностью, – если это не галлюцинация…

Она сделала шажок вперед.

– Надо проверить!

– Не сметь, – велел я.

Она неохотно отступила, я вытянул руку с мечом, хотел коснуться кончиком оружия охранника, однако чужой меч дернулся резко и быстро. Звякнул металл, я едва удержал рукоять, пальцы заныли.

Боудеррия сказала ликующе:

– Он дерется!

– Нашла, – проворчал я, – чему радоваться…

Я отступил, меч остался висеть на месте, я приблизился, он тут же ударил по моему клинку. Некоторое время мы фехтовали, незримый противник бьет сильно, но техника бедновата, было бы куда наносить удар, я уже постарался бы ранить в плечо или в бок, а так лишь звон металла, иногда сорвется искра…

Для проверки я попятился, меч остановился в нерешительности, задрожал и повис в воздухе, словно подвешенный на стене в особых крюках.

– Он не хочет драться! – сказала Боудеррия радостно. – Он отступает!

– Просто охраняет, – определил я.

– Не хочет убивать?

– Убьет, – сказал я, – если попрем. А так просто отгоняет.

Я отступил еще, меч вспыхнул и пропал из виду. Выждав, я сделал шаг вперед, клинок материализовался мгновенно, но не ринулся в атаку, для этого, как я понимаю, мне нужно сделать еще шаг.