Боудеррия уловила, что я напряжен и поглядываю по сторонам тревожно, сама начала зыркать со всей женской злобностью и подозрительностью.

– Чего-то ждете, сэр Ричард?

– Да.

– Чего?

– Атаки.

Она быстро осмотрелась.

– Здесь вообще все мертвое.

– Да, – ответил я кратко. – Но в этом мертвом и давно древнем мире должны появиться мутанты. Или зомби.

– Что такое мутанты?

– Это те же зомби. По признакам.

– А зомби?

– Их не отличить от мутантов, – сообщил я. – Выйдут навстречу сперва по одному-два, потом начнут окружать толпой. Двигаются очень медленно, морды ужасные, изуродованные. Будут страшно гримасничать, скалить зубы и рычать. А так же вот так руками…

Она посмотрела, отшатнулась.

– Да, это в самом деле отвратительно.

– Я ж говорю!

Она зябко передернула плечами.

– Как отобьемся?

– Двигаются очень медленно, – напомнил я. – Бить их легко. Только нужно рубить на куски, все равно мертвые, а так просто не убьешь.

Я задумался, она спросила тревожно:

– А нападут обязательно?

– Непременно, – пообещал я. – Хотя, может быть, сперва со всех сторон выбегут гигантские пауки.

Она подпрыгнула в испуге.

– Пауки?

– Вот-вот, – сказал я угрюмо, – потому и пускают пауков. Эти бегают быстрее, но перед смертельным укусом всегда начинают долго облизываться и подтащат тебя к пасти совсем медленно. Успеешь туда плюнуть раза три.

– Тогда не так страшно?

– Да, – подтвердил я, – мы их перебьем. Правда, потом из-под земли вылезет их матка… Эта будет размером с двухэтажный дом. И вся в броне.

Она вскрикнула:

– И что? Она нас убьет?

Я покачал головой.

– Каким-то чудом мы ее убьем. В последний момент. Даже в последний миг.

– Каким?

– Не знаю, – ответил я. – Идея придет спонтанно.

Она подумала, спросила в недоумении:

– У пауков бывают гигантские матки?

Я поморщился.

– Не умничай. Знаешь, и заткнись, больно грамотная. Не порти другим.

– Что не портить?

– Да все, – отрубил я твердо. – Не забегай вперед, Фатима!

Она, обидевшись, даже не спросила, почему именно Фатима, послушно пошла сзади, но я чувствовал, что готова в любой миг выскочить вперед и закрыть меня грудью. А то и двумя.

Ход вывел в большой зал, рассеянный и совсем не слабый свет мирно льется с потолка, тот весь как светящаяся пластина из новенького серебра.

Боудеррия сделала шаг, намереваясь идти через центр, я сказал строго:

– Нет!.. Почучундрим.

Она пошла за мной след в след вдоль стены, мечи вытащила и крепко сжала рукояти в ладонях.

– Расслабься, – посоветовал я. Посмотрел на нее и добавил поспешно: – Я, в смысле, чтоб не перегорела заранее. А то когда понадобится, уже не сможешь…

Она фыркнула, но хватку чуть ослабила. Из стены, вдоль которой идем, скалятся в жутком беззвучном смехе черепа. Я сперва шел мимо, не обращая внимания, мало ли какие барельефы, но когда сообразил, что это не дизайн, а настоящие человеческие черепа, холод пронзил до глубины костей. Стена уходит ввысь на сотни ярдов и там теряется во тьме, точно такая тянется в бесконечность с другой стороны, однако черепа, черепа, черепа так плотно к другому, что не рассмотреть, из чего же сама стена.

Затем стены начали сужаться. Сперва настолько медленно, что не замечалось, но когда из тьмы появился потолок, тоже весь из оскаленных черепов, по спине как будто провели осколком айсберга.

– Что за чудовища все это сотворили? – прошептала она.

Я сказал довольно:

– Это сделали люди. Чудовищам до такого не додуматься.

– Вы умеете подбадривать, – сказала она дрожащим голосом.

– Мой долг, – согласился я. – Сюзерен должен внушать.

– Скажите еще что-нибудь, – попросила она. – Чтобы я прям здесь и отдала богу душу.

– Вообще-то с твоим великолепным телом… – начал я, – душа как бы и вовсе…

Я запнулся, она спросила с подозрением:

– Что?

– Тихо, – прошептал я. – Такое ощущение, что мы не одни.

Она пригнулась и начала быстро осматриваться, сжатая и напружиненная, готовая к яростной схватке.

– Ничего не слышу, – произнесла шепотом спустя минуту.

– Я тоже, – ответил я.

– Так чего же… – начала она раздраженно.

Я оборвал:

– Разве я сказал «слышу»? Что ты за женщина такая нечувствительная? Или прикидывалась?

Она фыркнула и медленно распрямилась, но глазами по-прежнему зыркала во все стороны, а мышцы подрагивают в готовности наносить смертельные удары.

Противоположной стены у следующего зала просто не оказалось, там дальше такой простор, что этот зал показался тесной каморкой. Под ногами оранжевые, местами вообще красные, почти пурпурные плиты, общее впечатление такое, что идем то ли по толстой стеклянной плите над открытой золотой жилой, что тянется на мили в ширину, то ли по осенним листьям, что усеяли весь мир и окаменели.

– Красота, – пробормотал я, – страшная сила, с годами становится еще страшнее.

Она посмотрела с подозрением.

– Вы это к чему, сэр Ричард?

– Красота, – сказал я, – недолговечное царствование. А ты о чем подумала?

– Что вы зачем-то умничаете, – ответила она сердито.

– Как зачем? – ответил я рассеянно. – Стараюсь тебе понравиться… Мы ведь для вас, дур, затеваем троянские войны, завоевываем королевства, низвергаем тиранов, восстанавливаем вселенскую справедливость. Ну, а кто не дурак, тот завоевывает и низвергает для себя, но таких мало, а вот дураков… Красота – это королева, которая правит очень недолго. Это я, как ты понимаешь, говорю о дворцах, городах, королевствах…

Фрагмент стены высится посреди просторного зала, пролом широк, пятеро всадников проедут в ряд, не касаясь стременами. В неглубоких нишах тщательно изготовленные фигуры существ, то ли вылеплены из мягкого, как пластилин, мрамора, то ли вырезаны из белого, как алебастр, дерева.

Даже я не назвал бы эти странные фигуры людьми. Неведомый эстет ваял некое подобие зверски утонченных эльфов: худых, костлявых, но полных звериной жажды выжить и победить.

Стена из подчеркнуто разделенных глубокими бороздками блоков, в двух местах выпуклые фигуры коней с непропорционально толстыми ногами и широкими копытами, словно всю жизнь бегают по болотам.