Еще не до конца стряхнув с себя сон, она бросилась к окну. Поначалу ей показалось, что ничего не изменилось. На баррикаде в трех кварталах от дома Буссе все было тихо, на улице ни души. Мину подумала о Пите. Где он сейчас? В доме призрения? Или защищает город, который любит, где-нибудь вот на такой же баррикаде? А ее родные? Как там Эмерик с их теткой, на пути в Пивер? Как поживает ее маленькая сестричка?

Как и всегда, когда она думала об Алис, Мину захлопнула двери своего воображения. Картины, рисовавшиеся в ее мозгу, были слишком мучительными, чтобы она могла их выносить.

Потом из часовни внизу донесся детский плач. Мину находила мрачное удовлетворение в том, что дом ее дяди стал прибежищем для многих людей, как протестантов, так и католиков. Женщин, детей, стариков, чья жизнь научила их мудрости и терпимости. Мину надеялась, что, когда – если – Буссе вернется, его будут преследовать души тех, кто прошел через этот дом.

Девушка распрямила плечи и приготовилась справляться с трудностями, которые готовил ей новый день. Хотя в доме было вино и немного эля, запасы еды уже подходили к концу. Возможно ли еще раздобыть в Тулузе хлеб? Мясо? Фрукты? Быть может, где-то в других частях города остались еще пекари, мясники и сыроделы, которые не прекратили работу? Она вздохнула. Даже если где-то еще и оставался провиант, все наверняка уже реквизировано для армий. Тысячи солдат надо было чем-то кормить.

Внезапно Мину вспомнила, как мама рассказывала ей про Раймона Роже Тренкавеля и осаду Каркасона во времена катаров. Палящий зной, пересохшие колодцы, нехватка еды для людей, скученных на узеньких улочках. А под стенами города, на берегах реки Од, – Симон де Монфор с его солдатами-католиками, купающиеся в прохладной речной воде, имеющие возможность есть и пить вдоволь в ожидании, когда голод и жажда вынудят защитников Ситэ сдаться.

Неужели за более чем три с половиной сотни лет практически ничего не изменилось? Столько страданий, потерь и жестокости. И ради чего?

Покачав головой, Мину направилась на первый этаж, в кухню, чтобы посмотреть, что можно сделать.

Едва из-за горизонта показалось солнце и величественный купол базилики засиял на фоне бледно-голубого неба, как обстрел начался с новой силой.

Град камней всех возможных форм и размеров обрушился на улицы вокруг святыни. Черепица дождем осыпалась с крыш домов на улице Перигор, во все стороны летели осколки стекла, в окнах и кирпичных стенах зияли дыры. От случайной искры, подхваченной ветром, загорелся ворох сухих листьев. Языки пламени принялись лизать одну из стен дома призрения, дочерна обгладывая высохшие на солнце деревянные балки.

Вскоре полыхало уже все здание.

Пит увидел зарево и понял, что все, над чем он трудился, чтобы почтить память своей матери, гибнет у него на глазах. Все деньги, которые он получил от Кромптона с Деверо в Каркасоне за фальшивую плащаницу, пошли прахом. Однако он остался на своем посту, не сводя глаз с улицы. Поджидая. Он чувствовал его всей кожей, ощущал – этот вкус и запах приближающейся битвы. Прувер стоял рядом с ним, напряженный и подобравшийся, как когда-то Мишель Казе, старый товарищ по оружию. На всех концах баррикады заряжали мушкеты, проверяли крепость шпаг, подтягивали пояса и перчатки, поправляли шлемы.

Все ждали.

Как только солнце выкатилось на небо и первые его лучи коснулись фасада церкви Сен-Тор, до Пита донесся стук копыт по булыжникам и фырканье и ржание лошадей. В дальнем конце улицы показался отряд кавалерии в полном боевом облачении. Их серебряные шлемы сверкали на солнце, перья танцевали в воздухе, подседельники украшали цвета Нарбонна. Они остановились, сразу шестеро бок о бок, их тяжелые кони пугливо прядали ушами и всхрапывали, мощные крупы заслоняли свет.

Прозвучал боевой клич, и битва началась.

– Франция! Франция!

Всадники понеслись по улице Тор прямо на них.

Пит прицелился и выстрелил. Первая же его пуля угодила одному из наездников в плечо, попав в щель между доспехами. Копье вылетело у раненого из руки, и его скакун взвился на дыбы, сбросив хозяина наземь, под копыта других наступающих. Пит перезарядил мушкет и пальнул еще раз. И еще.

– Слева! – закричал Прувер.

Пит стремительно обернулся. Двое солдат пытались подкатить поближе пылающее осадное орудие, чтобы поджечь баррикаду. Прувер нажал на курок, и один из кативших упал, но тяжелая дубовая машина продолжала катиться вперед.

Понимая, что нужно во что бы то ни стало помешать ей достигнуть цели, Пит выпустил очередную пулю, но языки пламени уже лизали деревянные балки домов; частокол тоже занялся и потихоньку тлел. Огонь очень быстро добрался до оставленного кем-то масляного светильника, раздались шипение и треск, и в следующий миг весь дальний конец уже пылал. Женщины и дети с криком бросились врассыпную, пытаясь спастись из огненного ада. Кто-то закричал, чтобы тащили песок или землю, что-нибудь, чем можно было бы потушить пламя, но было уже слишком поздно.

Охваченные паникой мирные люди бросились бежать прямо навстречу солдатам. На глазах у Пита какого-то старика насквозь проткнули шпагой, и он испустил дух еще прежде, чем рухнул на землю. Пит перезарядил мушкет и снова выстрелил, но в свалке прицелиться толком было уже невозможно. Бессильный предотвратить кровопролитие, он опустил оружие и с тошнотворным ужасом увидел, как какой-то женщине, мечущейся с ребенком на руках, одним ударом перерезали горло. Алая кровь фонтаном хлынула из чудовищной раны, заливая белый чепчик надрывающегося от крика младенца.

Мину наблюдала за резней из своего укрытия с самого начала развития событий. Она видела, как занялись дома в конце улицы. Видела, как люди, спасаясь от огня, высыпали на улицу, в самую гущу боя, и не могла больше оставаться на месте ни секунды.

Она должна им помочь. Необходимо хоть что-то сделать. Перескакивая через две ступеньки, девушка ринулась по лестнице вниз и, пробежав по двору, остановилась у ворот. Она понятия не имела, католики там или протестанты, знала лишь, что люди зажаты между баррикадой, стеной огня и копьями и шпагами кавалерии. Отдавая себе отчет в том, что рискует жизнями всех, кто уже нашел у нее приют, ради тех, кто оказался в западне на улице, она вытащила деревянный засов и распахнула калитку.

– Сюда, – закричала она. – Бегите сюда!

В свалке лишь немногие услышали ее голос, неспособный перекрыть вопли и крики. Подхватив детей, они бросились к ней. Один из солдат увидел, что происходит, и на ходу развернул лошадь, чтобы отправиться за ними в погоню. Грянул очередной выстрел, и конник крутанулся в седле. Из ляжки его потекла кровь.

– Скорее! – закричала Мину, затаскивая всех, до кого могла дотянуться, в калитку. – Заходите во двор. Vite![32]

Наконец, похоже, никого больше не осталось. Трясущимися руками Мину задвинула засов обратно на место и повела своих новых подопечных в дом Буссе.