– Думаете, хозяйка выживет? – спросил парнишка.

Кордье кивнул:

– Если только кровь у нее не загниет, что еще вполне возможно. Но в целом здоровье у нее крепкое, и до сих пор беременность не причиняла ей трудностей.

– А что ребенок?

– Время нынче опасное, это точно. Если младенец решит появиться на свет сейчас, он вряд ли выживет. Но все в руках Божьих.

Гильом кивнул.

– Ходят разные слухи, сеньер. До сих пор госпожа Бланш раздавала распоряжения самолично, но в нижнем дворе мы не видели ее уже несколько недель тому как. Говорят, она кого-то поджидает. Я своими глазами видел, как она высматривала что-то с вершины башни. Вы в ее поведении ничего такого не заметили?

Аптекарь оглянулся через плечо, как будто боялся, что его могут подслушивать.

– Я не любитель сплетничать…

– Ну разумеется.

– Но вот что могу сказать. В лихорадке госпожа повторяла, что «он» скоро должен приехать. – Поль сделал еще глоток эля. – А временами у меня возникало ощущение, что она поджидает какую-то женщину. – Он пожал плечами. – Кого-то она ждет, это точно.

– А это был не бред?

– Думаю, нет. – Он наклонился ближе к Гильому. – Она сжимала в руке письмо.

– От кого?

– Мне было не видно, а если бы и видно, я все равно не осмелился бы взглянуть.

– Госпоже очень повезло, что вы оказались рядом, сеньер Кордье.

Польщенный, аптекарь кивнул.

– По правде говоря, она была больше раздосадована, нежели напугана. Большинство будущих матерей после такой страсти распереживались бы за дитя да за свое собственное здоровье, а она ничегошеньки даже не спросила. Как по мне, материнскими чувствами там и не пахнет, но, с другой стороны, кто я такой, чтобы судить?

– Каменное сердце – что у нее, что у нашего покойного сеньора, – сказал Гильом.

Аптекарь задался вопросом, не имел ли сейчас парнишка в виду свою родную тетку, которая наложила на себя руки после того, что сотворил с ней покойный господин Пивера. Он тогда собственноручно вытаскивал эту бедняжку Лизье из реки Бло и надеялся, что ему никогда в жизни больше не доведется видеть подобного зрелища.

– Но, по правде говоря, – заплетающимся языком произнес он, – что бы там ни говорила госпожа Бланш, если бы та девчонка вовремя не позвала на помощь, исход мог бы быть совсем иным.

– Я думал, девочку держат в старом доме, – удивился Гильом.

– Держат? Почему?

– Хозяйка привезла ее из Тулузы в апреле. Никто не знает, кто она такая и что делает в замке.

– Нянька так грубо обращалась с ней, что я принял ее за служанку. Хотя она, конечно, та еще забулдыга. – Он в очередной раз приложился к кружке с элем. – Если то, что ты говоришь, правда, Гильом, и девчонка бегала по замку без разрешения, тогда понятно, почему госпожа Бланш была в такой ярости. – Кордье осушил свою кружку. – Малышка умоляла меня забрать ее с собой, твердила, что она не из замка. А я-то принял это за выдумки.

– Сколько, вы думаете, ей лет?

– Лет шесть-семь? Она назвала мне свое имя. – Он нахмурился, напрягая память. – Алис Жубер – вот как она сказала. И вот еще что я тебе скажу, причем совершенно бесплатно. Она сказала, что родом из Каркасона, а вовсе не из Тулузы.

– Из Каркасона? – переспросил Гильом, подливая аптекарю эля в надежде развязать его язык еще больше.

Кордье родился и вырос в Пивере. Его дядя, Ашиль, недолюбливал племянника, да и деревенские тоже не слишком жаловали, но их семье он не раз оказывал услуги, к тому же Гильому необходимо было получить нужные сведения, а аптекарь славился тем, что приторговывал чужими секретами. От него никогда ничего не укрывалось.

Парнишке не терпелось поскорее выложить все это Бернару. Закончив урок, если поблизости не было никого, кто мог бы их видеть, Гильом теперь обыкновенно задерживался в камере, чтобы поболтать. Они с заключенным давно перешли на «ты», хотя он по-прежнему не намного больше знал о том, чем его друг занимается и откуда он родом. Когда его в последний раз отправили за пределы замка в патруль, ему удалось на пару-тройку часов заскочить в Шалабр, полюбезничать со своей невестой, и он рассказал Жанетте все об их загадочном заключенном.

– Я учусь читать и писать по-французски, – не удержавшись, похвастался он Кордье. – Хочу доказать, что достоин руки Жанетты.

Аптекарь кивнул:

– Я слыхал, она приняла твое предложение. Поздравляю.

– Мы уговорились пожениться в августе. К тому времени, надеюсь, я освою грамоту не хуже людей.

– И кто же тебя учит?

Гильом заколебался, но потом решил – кому какая разница? Понизив голос, он принялся рассказывать аптекарю об образованном человеке, которого держат в башне Боссю, приняв за браконьера, и про которого – как и про несчастную девчонку, – похоже, все попросту позабыли.

Тулуза

Бойня началась на рассвете в среду, тринадцатый день мая.

Едва над Тулузой взошло солнце, как католические солдаты открыли огонь и убили гугенотских студентов, которые попытались снять с виселиц разлагающиеся трупы своих товарищей.

Сначала бои шли только на площади Сен-Жорж, однако очень быстро они распространились на район собора и средневековое сердце города.

Искра вспыхнула.

Гугеноты заняли укрепленные позиции вокруг ратуши, в районах Вильнев, Дорада, Кутелье и в университетском квартале. Протестанты были хорошо вооружены, но в их рядах было множество ремесленников и студентов. Католические войска были сильнее и лучше обучены. Их поддерживала городская стража и несколько десятков наемных вооруженных отрядов, оплачиваемых богатыми католическими семействами и превосходивших гугенотов численностью приблизительно в десять раз.

На одной из улиц разъяренная толпа учинила расправу над двенадцатилетним парнишкой, который не смог прочесть наизусть «Аве Марию». Когда в конечном итоге выяснилось, что мальчик все-таки был католиком, толпа обрушилась на протестантских лавочников из квартала Дорада, обвинив их в том, что это они все подстроили. В средневековой части города напали на двух еврейских служителей, выдрав им бороды кузнечными щипцами. На улице Перигор была изнасилована и брошена истекать кровью служанка-католичка.

Город погрузился в хаос.

К наступлению ночи тюрьмы были уже переполнены. Люди, раздетые догола и избитые, прикованные к стенам, брошенные в подвалы инквизиции на площади Сален по надуманным обвинениям в ереси или предательстве. В здании ратуши заключенные-католики были связаны друг с другом и заперты в залах.

В попытке отпугнуть мародеров католические семьи из богатых кварталов мелом рисовали на своих дверях кресты. Они белели в лунном свете, точно отполированные кости.