Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не стоит, Виктор Станиславович. Сейчас всё уже хорошо. Ошибки прошлого стали для меня ступенью в будущее, поэтому не стоит вновь теребить эти раны, тем более — мне ещё предстоит сегодня раскрыть эту тайну всему миру, и честно говоря, пока я к этому не готова. А Настя — либо девочка с характером, либо у неё имеется парочка лишних жизней. Я никогда не позволяла себе так разговаривать с Ириной Владимировной.
— Она чем-то напоминает мне маленькую Совинькову, до твоего прихода в Академию, такая же шумная была.
— Она никогда и не переставала быть шумной, вечно верещала и бузила.
— Вы так и не общаетесь?
— А смысл? — я пожала плечами, пытаясь не расплакаться перед ним. — Разве я достойна её дружбы? Ушла на десять лет, ничего не сказав и не вспомнив о том, что она для меня делала. Я даже не уверена, что она скажет мне привет, если мы вдруг где-то пересечёмся. Я сменила номера и квартиры, лишь бы забыть их всех и не причинять себе боль.
— Таня по тебе скучает, Лина. Лия и Кирилл и вовсе несколько лет обходили пороги квартир, ища хоть какие-то зацепки о тебе.
— Поверьте, они не простят меня за мой поступок.
— Они никогда и не обижались на тебя. И не переставали считать тебя своим другом. Позвони им, Каролина. Встретьтесь и поговорите, в этом нет ничего сложного.
— Нет. Я боюсь вновь их подвести, вновь уйти и оставить в одиночестве. Такие поступки не прощают.
— Ну Разнов то тебя как-то смог простить, — Русаков подмигнул мне, когда я резко повернула голову в его сторону, оторвавшись от наблюдения.
— Откуда вы знаете про Дениса?
— Он случайно мне сказал, пару месяцев назад. Но поверь, больше он никому не говорил и меня умолял помалкивать, чуть ли не на коленях. И как видишь — я храню вашу тайну.
— Подкоротить бы его длинный язычок. Я всегда знала, что Разнов — балбес, но теперь всё чаще в этом убеждаюсь.
— А вот я всё больше убеждаюсь насколько ты сильный человек.
— Почему же? Мне кажется, что за эти десять лет я превратилась в жуткую размазню.
— Нет никого сильнее, чем тот человек, который самостоятельно залечивает свои самые глубокие раны. Такие люди в одиночку восстают из пепла и продолжают жить. И ты — живое тому подтверждение.
— Я просто чёрствая и пустая, мне нечего было залечивать. Все говорили, что время — лучшее лекарство. Возможно, для кого-то это и так, но меня оно заставило разложиться и прогнить изнутри. С каждым годом мне становилось всё больнее и больнее, а когда кто-то пытался задеть меня за живое, они просто не знали одной простой истинны — я давно уже была мертва внутри, и мне было всё равно на их жалкие попытки. Каролина Мороз погибла в возрасте девятнадцати лет, перед прокатом произвольной программы на чемпионате мира. А то что я сейчас — это лишь жалкое подобие. Это не жизнь, а существование.
— Не говори так.
— Не вижу смысла отрицать очевидное.
— Знаешь, что я тебе скажу? — я вопросительно на него посмотрела. — Славянская действительно растит из вас профессионалов, которые отдают ей свои эмоции и переживания за возможность быть лучшими.
— Ирина Владимировна растит из нас чемпионов, этого у неё не отнять. И никто кроме неё не сможет создавать нас на таком уровне, как это делает она.
— Да вы достали меня своими нравоучениями! — сказала Анастасия Фет старшему тренеру.
— А ты знаешь почему так сложно быть первой? Почему от старта к старту так сложно быть лучше других? И почему так мало тех, кто способен быть таким спортсменом?
— Потому что нужно постоянно работать и прыгать выше головы! Я всё это знаю!
— Тогда иди и работай, а не разрушай себя.
— Ей вы тоже так говорили? — почти крича от боли, спросила девушка у Ирины Владимировны. — А может Каролина Мороз не просто так не откатала произвольную программу?
— А ты сама у неё и спроси, — она повернулась к смотровой площадке, на которой мы с Русаковым наблюдали за происходящим, и махнула нам рукой. Настя обратила на нас внимание и подъехала так, чтобы лучше видеть моё лицо. — И чего же ты молчишь, Фет? — спросила Славянская. — Твой кумир перед тобой, вперёд.
Мне не оставалось ничего кроме как улыбнуться старшему тренеру и поприветствовать её, давно забытым, реверансом, в который я вложила всю любовь и воспоминания о годах под её наставничеством, тем самым выразив благодарность.
Фет лишь фыркнула и вернулась к работе, вновь расшибаясь об лёд. Как ни крути, я была ниже неё по уровню. Не побежит же она брать у меня автограф.
— Мне пора, Ирина Владимировна, — крикнула я женщине. — Я к вам загляну попозже, честное слово.
— Ну уж постарайся, курица. А то уже со всеми повидалась, а я как изгой. Сразу видно, как ты меня любишь, Мороз.
Я уже подошла к двери, когда Русаков вновь обратился ко мне:
— Лина, запомни одну важную вещь. Самые тёмные часы — это часы перед рассветом. И как бы тебе не хотелось остаться во тьме, его наступление — неизбежно.
— Я знаю. Спасибо вам, Виктор Станиславович.
— Добро пожаловать домой, Каролин Мороз.
Я лишь кивнула ему в ответ и направилась обратно в холл, где проводилось интервью.
— Вы готовы? — спросила у меня Виктория, пока ей поправляли макияж. — Если нужно ещё передохнуть, я могу выпросить для вас пару минут.
— Не переживайте, можем начинать.
— Тогда отлично, — она подала знак оператору, и все заняли свои позиции.
Свет. Камера. Мотор. Съёмка продолжается.
— Рада снова всех вас видеть и слышать. Мы вновь в студии с Каролиной Мороз, которая раскрывает нам закулисье фигурного катания и своего десятилетнего отсутствия. Каролина, пока мы с вами были на перерыве, у меня созрел вопрос. А вот если бы вам дали шанс прожить жизнь ещё раз, не забывая этот раз, вы бы вернулись на каток? Выбрали бы вновь карьеру фигуристки?
Я призадумалась и выдала ответ, который поразил бы меня десять лет назад, однако он всегда являлся правдой:
— Я бы хотела прожить вторую жизнь, только ради возможности вернуться на лёд и вновь выступать под знаменем «Академии Сияющих». Я никогда не желала о сделанном выборе и прекрасно понимала какой это длинный
