Влияние войны сказывается не только в создании Обузданного или Деспотического Левиафанов. Черногория во многих отношениях походила на Швейцарию. Она тоже была частью Римской империи, пусть и более периферийной, она разделяла горную экологию и экономику, основанную на выпасе скота. Великий историк Фернан Бродель подчеркивал влияние европейской географической среды на развитие отдельных типов общества, утверждая, что «горы – это горы, то есть преимущественно препятствия, и, следовательно, земля свободных». Свободных, как швейцарцы. Но и в Черногории и Албании люди тоже были в каком-то смысле свободны. Эдит Дарем, одна из первых в Западной Европе систематически изучавшая Балканы, начинает свою знаменитую книгу «Высокая Албания» строчкой из стихотворения Теннисона: «Свобода древле обитала на высях гор». Но все же связь между свободой и государством сложна. Как мы видели, росту государства часто сопротивляются, потому что люди хотят сохранить свою свободу от власти. Именно это и случилось в Черногории, даже несмотря на постоянную угрозу войны.

До 1852 года Черногория, по сути, была теократией, но такой, в которой правитель-епископ с титулом «владыка» не имел принудительной власти над доминирующими в обществе кланами. После посещения Черногории в 1807 году французский генерал Мармон писал: «Владыка – прекрасный человек, примерно пятидесяти двух лет от роду, сильный духом. Он держится благородно и с достоинством. Его положительный и судебный авторитет не признается в этой стране». Фактически в его стране не признавался и авторитет государства.

Ключевой фактор для понимания того, почему так произошло, и почему в Черногории не образовалось государство, – это то, что она находилась дальше от коридора, чем Швейцария. Она состояла из родственных групп, кланов и племен, и ей недоставало элементов централизации, которые швейцарцы унаследовали от Каролингов. Существует много сходств и между Черногорией и другими обществами, такими как тив, которые упорно отказывались от централизованной государственной власти. Как по поводу Черногории выразился один ученый, «продолжительные попытки установить централизованное правительство конфликтовали с племенной лояльностью».

Война с османами и в самом деле способствовала большей координации кланов. Непосредственно перед ключевой битвой при Крусах в 1796 году на собрании черногорских предводителей кланов в Цетине был принят свод положений под названием «Стега» («зажим, крепление»), провозглашающий объединение центральных земель Черногории. Два года спустя пятьдесят представителей снова сошлись на «совете» – по сути первом институализированном органе выше племенного уровня. Первые попытки составления свода законов в 1796 году владыкой Петром I отражают тот факт, что порядок в обществе обеспечивал институт кровной мести. Так, в частности, в этом своде имеются следующие положения:

Они походят скорее на Салическую правду Хлодвига или сборник законов короля Альфреда, нежели на современную судебную систему. Но никаких дальнейших усилий по строительству государства за ними не последовало. Кровная месть продолжилась без всяких признаков государственной власти.

Отсутствие государственной власти и доминирование кровной мести длились достаточно долго, чтобы антрополог Кристофер Боэм в 1960-х годах смог реконструировать такую ситуацию в больших подробностях. Суть трудности установления центральной власти в Черногории он передает в следующих словах: «И только когда их центральный лидер пытался институализировать насильственные способы контроля кровной мести, члены рода твердо настаивали на своем праве следовать древним традициям. Они воспринимали такое вмешательство как посягательство на их основную политическую автономию». Боэм ссылается на попытки владыки Негоша укрепить авторитет государства в Черногории в 1840-х годах. Джилас описывает ту же ситуацию следующим образом:

Джилас пишет, что реформы Негоша были тут же встречены восстанием племен пиперов и Црмницы, потому что «установление правительства и государства положило конец независимости и внутренней свободе племен». Наследником Негоша был его сын Данило, объявившим себя первым светским князем Черногории в 1851 году, но и его стремление создать нечто похожее на государство, было встречено жестким сопротивлением. Попытки поднять налоги в 1853 году привели к восстаниям племен пиперов, кучей и белопавличей, объявивших о своей независимости. Один из представителей белопавличей убил Данило в 1860 году.

Война создала государства разных типов в Швейцарии и Пруссии, но не в Черногории и не в соседней с ней Албании, где общество осталось в высшей степени фрагментированным и с подозрением относящимся к центральной власти. Черногорцы сражались с османами не с помощью централизованной власти, а опираясь на свои племенные структуры. Любого давления с целью усиления центральной власти, вроде той, что обозначена стрелкой 3 на схеме 2, было недостаточно, чтобы ввести Черногорию или Албанию в коридор. Они так и остались при Отсутствующем Левиафане.

Наша теория также подчеркивает парадоксальные последствия такого сопротивления ради свободы. Даже оставшись свободными от государственного контроля и сохраняя свою эгалитарную клановую структуру, черногорцы все равно испытывали на себе доминирование и небезопасность внутренней вражды. Для них это было лучше, чем подчиняться османам или владыке, но все же это далеко от понятия политической свободы. Общество оставалось милитаризованным и жестоким. Интересный вопрос заключается в том, почему, в отличие от многих других безгосударственных обществ, таких как ашанти, тив и тонга, которые мы видели в Африке, в Черногории и Албании не возникли нормы контроля над кровной местью и постоянным насилием? Одним из возможных ответов может быть как раз наличие непрекращающихся войн. Насилие было частью порядка в таких обществах, и потому было трудно создать какую-то разновидность ненасильственного общественного порядка.

Читатели, знакомые с нашей предыдущей книгой «Почему одни страны богатые, а другие бедные», заметят некоторые параллели между нашим рассуждением о расходящихся последствиях структурных факторов здесь и описанием роли небольших институциональных отличий в критических точках в нашей предыдущей работе. В книге «Почему одни страны богатые…» мы говорили о том, как крупные потрясения вызывают разные реакции в зависимости от преобладающих институтов. Здесь же наша теория идет дальше, потому что различает общества под контролем деспотических государств и общества без централизованного государства, а также потому что она явно описывает динамику способности государства и возможности общества контролировать государство и элиты. Такая уточненная схема подводит к более богатой подробностями дискуссии об источниках расхождения – об изменениях в различных структурных факторах, которые приводят нас в различные точки на схеме 2. Эта схема выявляет динамические последствия таких различий, остававшиеся далеко за пределами нашей ранней книги. Например, Пруссия, как и Швейцария, смогла значительно увеличить способность государства перед лицом угроз межгосударственной войны, но это выразилось в совершенно другой эволюции государства.