— Тише, сладкая моя, тише. — Она взяла сестру за руку. — Успокойся. Теперь мы вместе. Не нужно бояться, Аркин ничего с нами не сделает.

— Сделает.

— Нет. Я утром поговорю с ним. Когда будет светло. Сегодня он не…

— Валя, почему мы?

— Ох, Катя. Я не знаю. Мне кажется, он хочет заставить папу чтото делать.

Младшая сестра застонала.

— Папа никогда ничего не сделает против царя. Даже ради нас.

— Тише. Мы ведь еще ничего не знаем. Давай дождемся утра. Уже недолго осталось. Попробуй заснуть.

— Снимай платье немедленно. Ты же вся дрожишь.

— Нет. Я не буду раздеваться, пока они за дверью стоят.

В комнате было темно, но изпод двери выползал тонкий, как крысиный хвост, луч света. Он пробивался даже между планками, там, где древесина рассохлась или покоробилась. Валентина соскользнула с кровати, подошла к двери и ударила в нее кулаком.

— Откройте! — закричала она.

Ответа не последовало.

Она ударила снова.

— Я хочу поговорить с вами.

— Заткнись, — ответил изза двери незнакомый голос.

— Откройте.

— Заткни пасть, сучка.

Она принялась яростно колотить по старым доскам.

— Мне нужна сухая одежда.

— Пошла ты.

— Сухая одежда и еще одно одеяло. Ведро. И свечка. — Она с силой пнула дверь и тихо выругалась.

— Жди.

Валентина стала ждать. Когда ей ждать надоело, она снова принялась колотить в дверь.

— Прекрати. — Это был голос Аркина.

В замке повернулся ключ, и дверь распахнулась. Тут же в комнату ворвался свет, и Валентина успела рассмотреть Катю. Она сидела на кровати, прикусив нижнюю губу, да так сильно, что изпод зубов вытекла струйка крови и собралась на подбородке чернильной кляксой.

— Вот, — недовольным голосом произнес Аркин. — Одежда, одеяло, ведро. Свечи не будет.

Дверь начала закрываться.

— Подождите.

Дверь остановилась.

— Сестре нужно лекарство. Ей очень больно.

— Нет.

Дверь захлопнулась.

— Будь ты проклят, Аркин! — крикнула Валентина и изо всей силы ударила ногой по двери. — Чтоб ты в аду сгорел!

Окно было закрыто ставнями, к тому же изнутри его перекрывала тяжелая решетка, но, несмотря на это, через какоето время темнота в комнате начала рассеиваться, сквозь щели стал пробиваться свет солнца. Они обе пользовались ведром. Катя очень стеснялась, тем более что сестре приходилось помогать ей, но Валентина отнеслась к этому как санитарка и помогала Кате так же спокойно, как в госпитале чистила своим пациентам зубы. Валентину поразило, что Катя была выше ее ростом. Это выяснилось, когда она поднимала сестру. Когда она успела вырасти?

Разговаривали они вполголоса. Катя не сводила глаз с Валентины, словно боялась, что сестра может в любую секунду растаять в воздухе, как бестелесный призрак. Валентина помассировала ей ноги, чтобы в них не застаивалась кровь.

— Не нужно было тебе приходить, — сказала Катя. — Если со мной чтонибудь случится, это не страшно, но как Йенс будет жить без тебя?

— Ничего с нами не случится, глупенькая. Я же не могла позволить тебе самой убежать из дому, без меня.

Катя прыснула и потерла шею под затылком.

— Не хотела, значит, чтобы все удовольствие досталось только мне.

Валентина погладила маленькую руку.

— Скажи, Катя, ты ненавидишь меня за то, что я тогда, в Тесово, утром поехала кататься без тебя?

Никогда она еще не спрашивала сестру об этом.

— Нет, конечно.

— Ты бы не пошла в папин кабинет, если бы я осталась дома.

— Пошла бы. Это ведь не ты послала меня туда за карандашом.

Сердце Валентины замерло.

— А кто тебя послал?

— Папа.

Валентина, как было приказано, положила руки на стол перед собой. Пальцы ее раздулись и покраснели, потому что запястья были снова связаны, хоть и не так крепко, как вчера в телеге. Она согнула руку, кожа на сгибе сложилась белыми складками, и на какуюто долю секунды девушка позволила себе подумать о клавишах из слоновьей кости.

— Валентина!

Она перевела взгляд на его руки, на толстые кончики его пальцев и широкие твердые ладони. Руки рабочего? Или убийцы?

— Валентина, вы меня не слушаете.

— Я слушаю.

Она представила себе руки Йенса. Длинные. Мускулистые. Как они прикасаются к коже на ее животе.

— Вы понимаете, что я говорю?

— Да.

— Вечером я вернусь. Пока меня не будет, здесь останется мой человек. Сегодня я узнаю, согласится ли ваш отец заплатить.

— Сколько вы хотите?

— Полмиллиона рублей.

Она оторопела. Полмиллиона рублей!

— Аркин, — произнесла Валентина, глядя на напряженное лицо с колючей щетиной. — Вы, должно быть, сошли с ума, если считаете, что у отца есть такие деньги.

Аркин с сигаретой в зубах откинулся на спинку стула и раздраженно выпустил клуб дыма.

— Вы забываете, — ответил он, — что я бывал в вашем доме. Я видел картины и скульптуры. У вас в какую комнату ни зайди, обязательно увидишь чтонибудь золотое или серебряное. Я видел и бриллианты вашей матери, величиной с черепашье яйцо, так что не…

— Нет. У него нет денег.

— Министру ничего не стоит продать парочку ожерелий.

— Он не может этого сделать.

— Придется постараться.

— Вы слишком алчны.

— Это вы и подобные вам людишки алчны. Вы хотите прикарманить Россию. Каждый из вас хочет урвать себе кусок побольше. У миллионов русских рабочих и крестьян нет ничего, потому что все украдено вами. — Он прищурил глаза, и стало понятно, что он совершенно уверен в том, что говорит.

— Вы большевик, — категорически заявила она. Аркин ничего не ответил. — Эти деньги для революции?

— Конечно. Для поддержки социалистического движения. А вы думали иначе?

На этот раз она не ответила.

— Зачем вы стреляли в Йенса Фрииса и капитана Чернова на дуэли?

Легкая улыбка скользнула по его лицу, и на миг он сделался похож на вежливого шофера, кем был когдато.

— Сейчас это не важно. — Он встал. — К вечеру я вернусь. — Аркин кивнул на стоявшего у двери бородатого мужика, который строгал деревянную палочку ножом. — А за вами пока человечек присмотрит. — Губы Аркина снова растянулись в улыбке. — Не злите его.