– Я… не самое хорошее приключение, – произнесла Тэсс, уткнувшись лбом Варджину в грудь. Холод продирал до костей, усиливаясь вместе с ветром. Океан гулко шумел в ушах. За ворот капало.

– Лучшее. Из всех возможных, – тихонько ответил Джин.

И ей стало по-настоящему тепло.

* * *

В Аканаре Странника тоже встретил дождь – пока слабый, косой, оседающий мелкими каплями. А еще лежал туман. Не тяжелая белая гуща, укутавшая однажды Кров, а всего лишь слабая, будто подсвеченная изнутри сырая дымка. Аканар плакал мелкими, почти невидимыми слезами. Не издавая ни единого звука.

Странника встретили три фигуры на берегу. Первой Тэсс узнала светловолосую полукровку шпринг, не надевшую капюшон и насквозь вымокшую. Вторым – темноволосого юношу киримо, чей облик почти не изменился, не считая того, что на его плечи была наброшена старая черно-серая форменная куртка. Третьим…

Это был сыщик. Тэсс не помнила его лица, но не сомневалась – это он. Девушка разглядывала отросшие волосы, прилипшие ко лбу. Видела потрепанный плащ, грязные сапоги, кобуру на поясе. Мужчина поднял руку и помахал кораблю.

Детектив щурился и казался обеспокоенным. Но он не помешал, когда Ласкез и Таура ринулись вперед, вдоль линии движения корабля. Тэсс обернулась. Джер тихо попросил:

– Странник, спусти ей трап. А мы пока поищем гавань получше.

Джин одобрительно усмехнулся и остался на месте. Тэсс пробормотала:

– Я… благодарю.

Джер отвел глаза.

Мы навсегда останемся близнецами.

– Не задерживайся. Он тебя ждет.

И Тэсс первая из нового экипажа Странника побежала навстречу брату.

Его впервые привезли сюда в один из теплых, удивительно душных дней ветра Сбора. Такатан, лениво распластавшийся среди жидких сосновых рощ, показался ему небывало уродливым городом. Уродливым настолько, что Миаль словно начал задыхаться здесь. Угнетало все: скверно мощеные улицы, многочисленные грязные рынки, незамысловатые дома, увитые дохлым желтеющим растением. Отсутствие машин: за пределами вокзала и центра встречались разве что велосипеды, а чаще – ездовые животные, запах которых накрывал всюду тяжелой волной. Угнетала даже синяя полоса воды до горизонта. Единственное, чем на прощание его немного смог утешить Конор.

– Ты будешь жить возле океана!

Ему не стало лучше в «алом» квартале, где крутились на ветру жестяные флюгеры в виде кораблей. Не полегчало и под мягким рассеянным взглядом Сопровождающего офицера Доптиха. Не стало лучше и в комнате, откуда был виден залив. От сердца отлегло чуть позже. Когда зажглись голубые мерцающие цветы сикинараи. Когда с ним заговорил Грэгор Жераль, мальчик-сирота из другого – Малого – мира.

Наутро он понял, что дохлое растение днем жадно пьет свет, чтобы ночью – ярко сиять. Что хрупкие подземелья, из-за которых запрещены машины, скрывают другой, пока недоступный, таинственный город. А искрящийся океан оказался красивым. Там водились китрапы.

К концу Смены он понял Такатан. К концу юнтана – полюбил.

…Теперь, возвращаясь сюда, он чувствовал иллюзорное успокоение. Проклятье всем ветрам, ведь он дома. По-настоящему дома.

Пока за стеклом самолетного иллюминатора ползли сизо-зеленая полоска суши и синее полотно воды, его преследовали мысли, которые набегали резко, сродни волнам: словно внезапный прилив. В его мыслях был тот, кто сидел с пустым взглядом в тесной квартире в Аджавелле. Тот, на кого он сбросил необходимость рассказать правду. Та, которую он надеялся застать и остановить. Что бы там ни говорил…

«Все должно кончиться. Все должны это видеть».

…Он. Паолино почувствовал нервный озноб и поднял воротник. План был по-прежнему неизвестен. Его не удавалось предугадать.

«Выполняйте указания Краусса. Я появлюсь. И даже сам дам ей чашу».

Смутный образ – тень на пороге комнаты, криво улыбающаяся на прощание, – вспыхнул под сомкнутыми веками и сгинул. Думать о Грэгоре не было сил. Мысли будили ярость, недоумение и… кое-что другое. Почему? Почему он поступил так?

Не захотел ехать вместе. Ничего не объяснил. Исчез. Все… настолько изменилось за то время, что они провели порознь? Жераль и раньше был осторожным, но ему доверял всегда.

Конечно… в том, что он сделал с Миной Ирсон, ки тоже не признавался до последнего момента. Но это объяснялось: Лир мог учуять от любого из Син-Четверки опасный запах. Было лучше, чтобы он шел в атаку, ни о чем не подозревая, – Грэгор это просчитал. И теперь он тоже что-то просчитывал. Лихорадочно, торопливо, частично вслепую. И…

Здесь и начиналось другое. Миаль чувствовал не обиду. Не досаду. Хуже. Впервые за все время знакомства он… боялся. За человека, который сам, казалось, воплощал чистый страх. Это сводило с ума.

Он снова стал думать о других. О Тэсс, Ласкезе, Рониме. Когда за окном уже показалась гавань, – о Коноре. О брате, который радовался тому, что Миаль увидит океан. Конор ничего не знал, например, о том, что уже на третий или четвертый юнтан обучения океан приобретет особое значение. Курсантов начнут брать на облавы – в рейды по ближним островам, где безнаказанно разбойничают ассинтары – пираты, зовущие себя иномирцами. А лучшим… лучшим позволят поучаствовать в настоящих допросах.

Он зачем-то попытался вспомнить, когда впервые убил человека. Воспоминание обрывалось: на курсе он числился одним из лучших, облав – как и Грэгор, как и Лир и Сиш, – прошел много. Трупы: падающие в воду с ранеными крылатыми лошадьми или заваливающиеся на палубные доски кораблей, – слеплялись в памяти в сплошной кровавый ком. Первое убийство из кома не вычленялось. И уж точно – не поразило, не вызвало «слома», о каких писали в книгах и говорили на занятиях по медицине мозга и боевой подготовке. Может, поэтому…

«Ты ненормальный. Ты… не мой брат!»

Может, поэтому Конор стал странно на него смотреть, а Саман сказал: «Рано или поздно он ударит. Твой первый мертвый».

Миаль знал: Саман, поначалу гордившийся первым убитым разбойником, вскоре начал видеть его в кошмарах. У Паолино же такого не случалось. Видимо, с ним в самом деле что-то было не так.

Он посмотрел на серые ноздреватые громады нор Вайлент о'Анатри. Уютный дом, в котором они с Грэгором и Сишем так любили бывать. Лир мог бы вырастить здесь пару десятков детей. Жаль, получилось меньше. Забавно… намного меньше, чем вырастил он сам. Управитель Крова, под крышей которого могло приютиться разом до трехсот сирот.

А ведь Лир так хотел большую семью. В конце концов она даже появилась. Семья была полна больных детей, в ней не обосновалась ни одна женщина. И все равно… эту проблемную, постепенно разваливающуюся семью Лир по-настоящему любил.

Если бы он, Отшельник, научился хоть вполовину так любить свою. Но, наверное, этому нельзя научиться. Даже воспитывая на далеком острове сотни неприкаянных детей.