Джон не говорит ничего. Он ни слова не сказал про Макса после того несчастного случая. Сразу после Дня Выпускника он на пару недель уехал домой, чтобы побыть со своей семьей. С семьей Макса. И я больше не могу понимать его мысли.

Руби смотрит на него.

– Ты можешь ненадолго оставить нас?

Джон переводит взгляд на меня, лицо у него мрачное. В его глазах читается нечто, похожее на намек. Я смотрю в эти глаза, пока он не отводит взгляд.

– Конечно, – отвечает Джон, поворачивается и уходит.

Мы с Руби остаемся одни. Стоим перед деревом, склонив голову, и смотрим на блестящую новенькую табличку на стволе.

Она заговаривает первой.

– Помнишь, как я когда-то возмущалась тем, что он постоянно сидит здесь, даже в минусовую температуру? – Убирает прядь волос за ухо и продолжает. – Я не говорила тебе, но я налетела на него, когда уходила с Бала Последнего Шанса. Я думала, что он все еще злится на меня, но он не злился. Посмотрел на меня и спросил, не хочу ли я потанцевать.

Я смотрю на табличку и чувствую, как горло мое опять сжимается. Руби рассказывает дальше:

– Но я сказала ему, что мне нужно идти. Я больше не могла быть среди людей в ту ночь, притворяясь, будто счастлива, хотя мне было совсем не весело. Я хотела сказать ему… но не сказала.

– Сказать ему что? – спрашиваю я.

– Что я тоже люблю его. И что мне очень жаль.

Я изо всех сил стискиваю зубы так, что из десен на язык течет кровь. Руби складывает руки на груди и вскидывает голову.

– Думаю, мне пора перестать так сильно волноваться насчет того, что думают другие люди, прекратить бороться с тем, кто я есть на самом деле. Я намерена постепенно принять это. И, кстати, я решила ехать в Шотландию, – добавляет она, и я вижу проблеск той девушки, с которой познакомилась на пикнике первокурсников – девушки, лицо которой сияло, излучало силу и потенциал. – Я улетаю завтра, так что хочу попрощаться.

* * *

Последний пункт из списка дел, оставшихся у меня в Хоторне, – это Хейл. Он перестал писать мне несколько месяцев назад, сдавшись после того, как я ему ничего не отвечала. Я старательно избегала встречаться с ним в кампусе и опускала глаза в пол, когда мы пересекались на факультете английского языка. После того как сменила научного руководителя, я удалила Хейла из своей жизни.

Он стоит вместе с выпускниками, но я ловлю его взгляд, и он отходит, что-то им сказав.

– Привет, – говорит он мне. – Хорошая речь.

Листья дерева шелестят на ветру, солнечные пятна играют на его лице и груди.

Хейл улыбается, но в этой улыбке читается горькое смирение.

– Спасибо, – говорю я. Мантию держу переброшенной через руку, и ветерок колышет мое белое платье, принося облегчение.

– В чем дело? – спрашивает Хейл. Мне нравится это в нем и всегда нравилось. Он всегда переходит к главному, не отвлекаясь на разную светскую чушь.

Я заранее отрепетировала то, что должна сказать ему; перекатывала эти слова в голове, пока они не сделались гладкими.

– Извини, – говорю я. – За то, что не отвечала тебе.

– У тебя отлично получалось избегать меня. – Он почти улыбается. – И ты сменила научрука. – В его голосе не слышно злости и обвинения, только боль.

– Да, прости.

Я не знаю, что еще сказать.

– Малин, – произносит Хейл, делая шаг ко мне, и берет меня за запястье – легко, нежно. Мне не нравятся отчаянные нотки в его голосе. Я сломала и его тоже. – Я знаю, что это имеет какое-то отношение к тому, что случилось в ту ночь.

Я снова слышу удар и хруст ломающихся костей и смотрю в сторону двора, где обнимаются несколько девушек в белых платьях.

Он сейчас так близко, нас разделяет всего пара дюймов…

– И я знаю, что ты что-то чувствовала ко мне и что нам было хорошо вместе. Это было настоящим, верно?

– В том-то и дело, – отвечаю я, прерывая его и снова фокусируясь на текущем моменте. Вспоминаю, что должна сделать. – Я не способна чувствовать ничего.

– То есть как это вообще?

– Ты не можешь понять, потому что ты нормальный.

– Нормальный? Кто хочет быть нормальным? Нормальность – это скучно, – возражает Хейл. Настойчиво и уверенно. – Почему ты отталкиваешь меня?

– Потому что я ничего не чувствую, – говорю я. Голос мой звучит резко, и эта резкость придает мне уверенности. – К тебе.

Скрещиваю руки на груди и оглядываюсь по сторонам, надеясь, что он сдастся и уйдет.

Спустя несколько секунд я вижу: Хейл принял это. Он подается ко мне и целует меня в щеку, потом отпускает мое запястье и уходит прочь. Это последний раз, когда я вижу его. Та странная энергия, что текла между нами, до сих пор присутствует, но я не хочу ее.

* * *

К тому времени, как мне исполнится сорок лет, я убью пять человек. Но образ лишь одного из них будет преследовать меня.

Макс был слишком хорошим. Джон ненавидел это в нем, ненавидел, что у Макса есть моральный компас. У Макса была счастливая семейная жизнь, родители, поддерживавшие его, любящая сестра. Художественный талант. Внимание Руби. Мое внимание. Джон хотел быть Максом, хотел, чтобы его уважали и любили, но это было не в его натуре. Он пытался скрыть свое истинное «я», и со всеми остальными ему это во многом удалось. Но я увидела его насквозь в самый первый день. Нельзя скрыть злобу. Только не от меня.

Полагаю, что потенциал Джона к тому, чтобы стать хорошим человеком, был уничтожен его отцом. Я знаю, что плохое детство может действительно все испортить. Некоторые из нас избегают этого, другие – нет. Джон был сломлен, Макс – нет. Чем сильнее становился Макс за годы нашей учебы в Хоторне и чем больше он дистанцировался от Джона, тем увереннее становился. Джон больше не мог управлять им, и это доводило его до бешенства. Свою злость и обиду он вымещал на Руби. Он причинял боль тем, для кого был самым близким человеком, потому что знал, что они ему всё простят.

Я хотела бы, чтобы Макс не был таким неравнодушным. Этот компас стал его слабостью и привел к гибели. Я не нуждалась в защите, но он этого не знал. Он не был в этом виноват. Макс жил в тени, как и я. Нам было хорошо вдали от яркого света, здесь мы могли быть самими собой. Наша дружба существовала за кулисами.

Он был моим единственным другом, человеком, который обо мне заботился, даже когда я проявляла худшие свои черты. Я всегда считала, что человеком, которого я искала, была Руби. Моя лучшая подруга. Да, я всегда была рядом с ней. Но она не была рядом со мною. А Макс был. Он был моим истинным другом.

Другие, кому я принесу смерть, заслуживают этого – как Джон. После случая с ним я не сделаю ни одной ошибки. Я научилась, я стала искуснее.

Я покончила с неравнодушием. Через минуту или две я ухожу прочь, обратно к дому, к своим родителям, чтобы упаковать свою прежнюю жизнь и отправиться навстречу новой. И я не чувствую ничего, кроме, возможно, раздражения на всех этих людей, которые считают, будто знают меня, которые всегда говорят мне, кто я такая, напоминают о том, почему меня должно заботить их мнение.