– Там у парочки как раз твой размер примерно. Только старые подтяжки сам найди, чтобы прищепку сюда вот присобачить, у наших все кончились, а штука удобная. И вообще, и чтобы наших отличать.

– Так я еще не ваш вроде.

– Это ты так думаешь, – сказал Саня серьезно.

Сроду не думал, чей я. Я свой. То есть немножко мамкин-батьков, немножко сорокшестовский, немножко школьный, но это все детали. К тому же ни в комплексе, ни в школе отдельной конторы нет, а примкнуть к кому-то постороннему я всегда успею, что бы Саня ни говорил.

А он на удивление много говорил – и про жизнь вообще, и про то, что штаны надо пошить, таких не продают, но драп в магазине «Ткани» еще свободно лежит, и в ателье уже лекала готовые, пятнадцать рублей цена вопроса. То есть можешь не торопиться, но по нынешним временам ходить в куртофане и обыкновенных штанах, тем более в джинсах, пусть не фирменных, и западло, и опасно. Да и порвутся обычные, тем более джинсы, махом, а широкие драповые – самое то, и хватит надолго. Как будто я и впрямь подписывался на то, чтобы меня в их планах хватило надолго, для чего бы то ни было.

Сам Саня, между прочим, в мои планы вписываться не спешил. То есть не мои, а те, что Марина Михайловна обозначила, – но тем не менее. Саня наотрез отказался идти к Витальтоличу. То ли стеснялся незнакомого дядьки и участия в самодеятельности, то ли опасался, что Витальтолич все-таки знает, как мы с Саней обидели Марину Михайловну, и весь этот цирк с нашим участием в ноябрьском концерте – часть хитроумной мести.

Я, грешным делом, и сам так думал.

С другой стороны, если не верить Марине Михайловне и тем более Витальтоличу, кому верить-то вообще? Никому, получается. А если получается, что верить вообще никому нельзя, то как жить-то вообще? Никак, получается. А я хотел жить. Почему-то. По привычке, наверное, и потому что ничего другого не умел.

В школе горела чуть ли не половина окон, и техничка тетя Вика даже не взглянула, когда я бодро протопал мимо, одетый и без второй обуви. Впрочем, я тщательно оттер полусапоги в чугунной ванне у входа – насколько разглядел в отсветах, конечно, школьный двор-то никто специально иллюминировать не собирался.

Марина Михайловна предлагала мне встретиться с Витальтоличем в актовом зале, но я уперся намертво: не хватало еще, чтобы все видели наши творческие муки, особенно если в итоге не получится ничего. Ржать будут до самого выпускного. Марина Михайловна сперва встречала мои отбрыкивания ехидными комментариями про нежных застенчивых восьмиклассников, но вчера чуть поменяла формулировку на «нежных застенчивых комсомольцев» и сказала, что бог нам, страусенкам стеснительным, судья, посижу до вечера, раз такое дело.

Она и впрямь сидела у себя в кабинете, проверяла заполненные разными пастами карточки – видимо, контрольные старшеклассников. Поздоровалась в ответ – у нас сегодня немецкого не было – и попросила подождать немножко, Виталий вот-вот подъедет. Я устроился за привычной задней партой, прямо в куртке, и только успел запихнуть шапку в ящик для портфелей, как в дверь стукнули и заглянул Витальтолич.

– Заходи давай, – скомандовала Марина Михайловна, прижав наманикюренным пальцем последнюю проверенную строчку. – Вон тебя Артур ждет, изнемогает уже. Мне буквально пять минут…

Я до последнего малость очковал, что Витальтолич все-таки знает про мои вопли на Марину Михайловну и относится ко мне, как к… Как я заслужил, в общем. Не знал он, похоже, ничего. То есть не рассказывала ему Марина Михайловна такие вещи, хотя они явно общались, мягко говоря, регулярно. Он и сейчас с порога шагнул поцеловать Марину Михайловну, а она не глядя отпихнула его кулачком и махнула в мою сторону. С другой стороны, если знал, то и пусть решил бы наказать, на кулаки поставить или даже в пачу выписать разок, – я принял бы с облегчением. Заслужил ведь, а после наказания совсем очистился бы, будем считать. Пока считать так трудно.

Еще я боялся, что Витальтолич просто пошлет – и меня, и Марину Михайловну. Он в лагере-то не особо радовался, когда его в концерты впрягали, хотя был вожатым, на гитаре играл, пел и так далее. А теперь вон совсем солидный, аккуратный, с причесочкой, в костюме, хоть и не при галстуке, и со взрослым таким серым пальто на локте. Просто начальник комсомольско-молодежной бригады из тележурнала. Правда, они там бодренькие и румяные, а Витальтолич вымотанный, темный под глазами, и пахнет у него изо рта чуть-чуть не только куревом, но и голодным животом.

Отказываться Витальтолич не стал. Но и предлагать не торопился. Сперва, когда мы поздоровались, велел мне снять куртку, потом полушепотом выспрашивал, как сам, как вокруг да как родители, – хотя про батька, скорее, я должен был спрашивать, Витальтолич его чаще видел. Я не спрашивал, конечно, а примерно так же односложно отвечал.

Тут Марина Михайловна с треском припечатала к столу ручку, которой исправляла ошибки, и сказала:

– Так, товарищи шептуны. С вашего позволенья, я вас покину. Виталий Анатольевич, не забудьте запереть и ключ мне занести, хорошо?

– Э, а ты… – начал Виталий Анатольевич, тут же поправившись: – Марина Михайловна, вы куда и почему?

– Ну что я мешать буду. У вас дела, у меня нет, все, удачи, долго не сидите.

Подхватила карточки и ушла. Одежда, видимо, ждала ее в учительской.

Я, честно говоря, обрадовался – все-таки при Марине Михайловне придумывать, тем более, не дай бог, репетировать было бы тяжко. Она слишком быстрая, веселая и с подколами постоянно. Мы из-за этого нервничаем.

Виталий Анатольевич, похоже, нервничал не только из-за этого. Он отвел взгляд от закрытой двери и неуверенно сказал:

– Ну что тут… Какие идеи вообще?

Идея была ровно одна, я крутил ее в голове третий день и выложил немедленно:

– Может, что-нибудь спортивное? Каратэ там или вон с нунчаками можно, у Сани возьмем, у него классные, из ножек табуреток, я сам хотел такие сделать…

– Чтобы мне предъявили как бы запрещенное преподавание?

– А мы скажем, что самбо. Боевое.

– С нунчаками.

– Ну, – сказал я и на миг задумался. – Можно как раз против нунчаков – наше советское самбо сильнее. Или как в этом, в «Похищении „Савойи“», – «Нож ничто против каратэ».

– Это кто такое сказал?

– Ну… В «Советском экране» картинка была, кадр из кино, и подпись такая. Фильм-то паршивый, но подпись…

– Дурная подпись. Каратэ-то каратэ, но от ножа бежать надо. Увидел – беги, вот и все.

Я представил себе, как выхожу на сцену с ножом, навстречу Витальтолич, который немедленно разворачивается и чешет прочь, и на заднике возникают красивые слова «Вот и все». Я прыснул и тут же обиделся: за свое предложение, за Витальтолича и за каратэ. Поэтому начал спорить:

– Это если обычный человек. А если обученный…

– И если обученный, и если необученный, и если сам с ножом. Вот если ты в танке или хотя бы с пистолетом…