– Пройдем через сад… Зайдем с веранды, где столовая… Там сейчас никого нет… Я не хочу идти через холл в таком состоянии, – с трудом произнесла Она, когда они оказались в непосредственной близости к отелю.

– Хорошо, не беспокойся, – кивнул Семеныч и жестами показал водителю на дорогу, огибающую отель и ведущую к морю. У шлагбаума машина остановилась.

Семеныч взял Ее на руки и понес вперед, обходя стеклянную будку охранника.

– К морю, – сказала Она, когда Семеныч, пройдя длинное здание одного из корпусов отеля, свернул к саду, который плохо освещался по ночам, и в темное время суток там обычно никого из отдыхающих не было.

– Чего? Сейчас в номер и врача вызову, – возразил Семеныч, понимая, что в таком состоянии они не улетят. – Я тебя таскать не собираюсь всю ночь.

– Я немного там полежу. Недолго. Потом встану. Пожалуйста, я хочу побыть на свежем воздухе. Там ветер. Дай мне подышать. Я прошу тебя. Мне на ветер надо.

– Разговорилась, – притворно недовольно буркнул Семеныч, хотя на самом деле он безумно обрадовался, что Она стала разговаривать. И речь Ее была связной и по-обычному требовательной.

Скользнул взглядом по Ее лицу, но не заметив привычной усмешки в ответ, невольно встревожился. Послушно понес Ее к побережью.

– Дай воды, – попросила Она, когда Семеныч опустил Ее на лежак.

– Тут соленое море.

– Из бара принеси.

– Раскомандовалась, – Семеныч оглянулся, прикинув в уме, что дорога туда-обратно займет минут пятнадцать. Оставлять Ее одну на пустынном и темном берегу Семеныч не собирался. – Нет. Вместе в номер отправляемся. Или здесь сидим без воды.

Она промолчала, попытавшись облизнуть губы. Устремила спокойный взгляд на море и сложила руки на груди, всем своим видом показывая, что выбрала второй вариант.

– Вытащи у меня из-под пояса паспорт, он мне трет.

– Вернули?

– Ну да, – сказала Она и снова замолчала, полуприкрыв веки. – Он уже каким-то образом там был. У них…

– Мой тоже. У администратора забрали. Ты, наверное, его не забирала после оформления?

– Не-а, забыла.

Семеныч потоптался около Нее, разминая задеревеневшие руки. В слабом свете, распространяющемся от дальних фонарей и мягко исчезающем в воздушной среде, Семеныч заметил черные пятна и полосы копоти на своей одежде. Скинув обувь, он прошел к воде, снял с себя футболку и руками обтерся по пояс. Порывистыми движениями вымыл лицо, шумно сплевывая воду.

Она неотрывно и задумчиво смотрела на его нечеткий силуэт. В теле чувствовалась слабость и пустота, шевелиться Ей не хотелось. Хотелось лежать так всегда и смотреть на Семеныча. Она чувствовала такой совершенный комфорт, что даже ощущение жажды исчезло.

– Эй! – позвал Ее Семеныч.

Она не отозвалась, чтобы не нарушить состояние блаженства, которое сплеталось из теплого ветра, запаха моря, плеска волн и любимого мужчины.

Семеныч прополоскал и отжал футболку. Влажным концом стал осторожно вытирать Ее лицо и руки от сажи.

– Ты плачешь? – провел пальцем по Ее глазам.

– Да, – подтвердила Она. И добавила, словно прощаясь: – Я не хочу расставаться с тобой.

– Ты не выдумывай ничего! – Семеныч скомкал футболку и отправил ее в стоящую неподалеку урну. – Належалась? Пойдем.

Он просунул руки под Нее.

– Я сама. Поставь меня.

– Давай, – усмехнулся Семеныч и поднял Ее. Он не убирал рук от Нее, потому что стоять Она все-таки не смогла, и чуть было не рухнула на землю. Семеныч подхватил Ее на руки.

– Я не хочу расставаться с тобой, – твердо повторила Она.

У Семеныча сжалось в груди.

– Не выдумывай, – повторил и он.

– Мы все вовсе никакие не родственники и даже не любимые. Мы чужие друг другу самостоятельные души, которые потом редко встречаются снова на том свете или в другой жизни, – Ее голос дрожал, точно Она признавалась Семенычу в чем-то сокровенном, делилась тревожащей Ее проблемой, которую никто не в силах разрешить. Переспросила, уточняя, слышал ли он Ее. – Понимаешь меня?

– Это остальные редко встречаются. А мы – другие. Я сделаю одну штуку, и у нас все будет в порядке, – сказал Семеныч, присаживаясь с Ней на каменный высокий бордюр и переводя дыхание. Они пересекли пляж и достигли садовых дорожек.

– Какую?! – с надеждой спросила Она.

– Мы подпишем с тобой соглашение, в котором укажем, что после этой жизни мы становимся единой сущностью. Квантовой, – пробуя пошутить, улыбнулся Семеныч. Но тут же согнал улыбку, заметив, что Она внимательно и со всей серьезностью ожидает от него решение беспокоящего Ее вопроса. Семеныч напустил на себя самый глубокомысленный вид, на который был только способен. – И все.

– Разве там будет действительно наше соглашение?

– Безусловно, – ответил Семеныч. – Даже не сомневайся. Все просьбы исполняются, все желания. Не сразу, конечно. А наш договор будет еще и закреплен обоюдным согласием и добровольно принятым решением. Это нерушимо.

– Ну да, – возразила Она. – Все очень много хотят.

– В этом и проблема. Если у человека тысяча желаний, то они все и исполняются на одну десятую процента. А если – одно? То на сколько?

– На сто, – обрадовалась Она. – Ты мне составь это соглашение. Сегодня же.

– Сегодня мы вызывем доктора и… – Семеныч сделал паузу. – И придумываем, что про тебя соврать. Что случилось в вертолете?

– Я не знаю. Был хлопок, и вертолет стал падать. Я видела, как загорелся пилот. И сразу же я, как мне показалось, открыла глаза и увидела тебя. Я не помню самого падения. Как я выбралась – тоже.

– Что было до этого? – пробормотал Семеныч, внутренне содрогнувшись от недавно увиденного тела обгоревшего пилота.

– Как в тумане. Я попросила попить, мне сразу дали бутылочку напитка, типа, холодного чая. У нас продают такие. Потом стали спрашивать, как мы обнаружили труп, а потом стали выяснять какие отношения меня связывали с владельцем яхты, как долго я с ним была знакома до этого, и как давно я его знаю. Но! – Она встрепенулась. – Его никто не убивал! Он был чем-то смертельно болен. Вирус…

– Марбург, – закончил Семеныч.

– Ты запомнил? – удивилась Она.

– На макбук похоже, – вновь улыбнулся он, вспомнив излюбленную марку ноутбука.

– Не похоже, – возразила Она.

– Кому как. Что было дальше?

– Что-то страшное, – ответила Она. – Я чувствую зуд по всему телу. Меня спрашивают, записывают, а у меня все чешется. И голова становится тяжелой. Они говорят, а я их голоса слышу не сразу, а спустя время, и медленно соображаю, что ответить.

– А потом?