Семеныч с минуту ошеломленно рассматривал себя «со стороны». А его копия виновато взирала на него, даже не встав с дивана и не подав руки, как это обычно делают все люди мужского пола. Не подошел к нему и Семеныч, но глаз с него не сводил, точно остерегался, что стоит только отвести взгляд, как человек-отражение исчезнет.

«Что же она говорила о нем на яхте? Почему я тогда не расспросил ее подробно? – медленно вспоминал Семеныч: «Его зовут Доместик Год. Он заявил, что мы с тобой его придумали. Убил Ребенка… Открыл небеса… Твой двойник, Доместик… Он словно бог». А ведь я не поверил ей. Я никогда не верил ей… Какой он еще бог?!»

Семеныч внезапно понял, что удивлен только он один, а тот, кто сидит на диване, не то, чтобы предполагал возможность появления Семеныча, а как раз его и ждал. К тому же Доместик своей похожестью на Семеныча, последнему был крайне противен. Семеныч никогда не нравился сам себе ни внешностью, ни мыслями, ни привычками, ни характером, ни поступками.

«А ты создал себе бога? Если бы я создавала себе бога, то я б тебя представляла… А ты можешь допустить, что он все-таки нечаянно создался?» – вспомнил Семеныч и другие Ее слова.

Семеныч чувствовал, как в нем закипает ярость.

– Какого черта? – он вспылил. – Что происходит? Это твоих рук дело?

– Я хотел… сделать… – словно извиняясь, проронил Доместик, и Семеныч теперь услышал еще и свой голос, отчего взбесился окончательно.

– Что? Отвечай, что! Ты! Хотел! Сделать!

– Изменить некоторые обстоятельства, но измение одного мира повлекло за собой изменение соприкасающихся, которые исказили первоначально задуманное до противоположности. Я лишь подтолкнул благоприятные в развитии обстоятельства к вам. Я хотел помочь. Я думал…

– Что же ты не просчитал-то все? – прервал его Семеныч, совершенно не вникая в то, что пытался сказать Доместик. – Верни все на место. И! И исчезни! Навсегда! Сдохни, растворись, уничтожься!!!

– Это невозможно.

Семеныч подскочил к нему и, схватив его за ворот рубашки, поднял с дивана. Ударил в лицо с той лютой ненавистью, которой порой ненавидел себя и всю свою жизнь. Доместик не защищался и не пытался отстановить Семеныча.

– Кто тебя просил?! Кто просил тебя делать все это?

– Она хотела, ты хотел, вы хотели… Я пытался что-то слепить. Нужное вам.

– Ты не учел своей башкой, что помимо нас существуют еще зависящие от нас люди? Что нас вполне все устраивало? Мало ли, что мы хотели? Это наше дело! Не твое! – Семеныч со всей силы тряс его.

– Извини, – негромко сказал Доместик, и Семеныч толкнул его обратно на диван.

– И вот этого!!! – Семеныч в возмущении обвел рукой круг, очерчивая в воздухе облик Доместика. – Вот это! Еще додуматься надо было! Клоун! Вырядился! В меня! Чтобы стер все это! И все обратно возвращай!

– Хорошо, – Доместик лишь спокойно взглянул на Семеныча, не понимая причины его ярости.

– Ты! Ты же убил Ее… – Семеныч осекся и осознал весь смысл своих, нечаянно сказанных слов. Он замер на мгновение и, опять, как тогда, возле горящего вертолета, услышал глухие единственные удары своего сердца в полной тишине вселенной.

– Исчезни!!! – Семеныч в спешке подобрал с пола бумаги и брошенный айпад. Развернулся и, закрыв дверь пинком, помчался вниз, предчувствуя неотвратимую беду.

* * *

Взлетая по лестнице, перепрыгивая через три ступени, Семеныч увидел, что возле открытой двери Ее палаты стояли врачи. Завидев его, несущегося по коридору прямо на них, они поспешно разошлись, и остался лечащий доктор. Медсестры, неторопливо шедшие по коридору, вдруг, словно нечаянно завернули и скрылись в палатах.

Семеныч задыхаясь, сменил бег на шаг. Ярко освещенный коридор вспышкой напомнил подсознанию другой тоннель, о котором пишут и рассказывают те, кто перенес клиническую смерть и выход души из тела. Они описывают темный коридор с невообразимым светом в конце. А сейчас светлый коридор упирался в открытую дверь, за которой напротив, было темно.

Приближаясь, Семеныч будто издалека услышал слова доктора:

– Мне очень жаль, но Она…

– Нет!!! – не дал договорить ему Семеныч, отталкивая его от двери.

* * *

Доктор подошел к дежурной медсестре.

– Не заходите туда. Я подойду сам утром. Похоже, конец. Сейчас час ночи. Я домой. Приеду к семи. Если что, звоните. И предупредите медперсонал. Если он начнет что-то делать, пусть тут же вкалывают ему успокоительное. Если он выйдет, – доктор оглянулся на дверь и обреченно махнул рукой. – Не выйдет он.

Семеныч ворвался в палату. Схватил Ее лицо и целовал, гладил и целовал. По его гладко выбритым щекам текли слезы.

Она без движения лежала с закрытыми глазами.

– Верни все назад! Верни… – кричал Семеныч, обращаясь то ли к богу, в которого почти не верил, то ли к Доместику, в которого не поверил, то ли ко вселенной, которой тоже не доверял.

Семеныч оторвался от Нее и засуетился. Включил ночник, открыл окно, позволяя свежему воздуху проникнуть в комнату, повернул жалюзи, чтобы было видно ночное небо и теплый оттенок света от уличных фонарей. Окно выходило на широкий проспект.

– Окно закрыли. Ты любишь вечер, погляди, вон месяц. На спину опять тебя положили. Ты знаешь, в отеле появился проход, и я Доместика видел. Вещи твои забрал, вместе домой поедем. Вот рубашку синюю одел, твою любимую. А Доместик мне не понравился, – бормотал обезумевший Семеныч.

В углу комнаты стояла тележка с нетронутой едой. Семеныч взял снизу бутылочку воды, сделал несколько глотков, возвращаясь к постели. Поставил бутылочку рядом с ночной лампой.

Остановился.

Ногой придвинул стул к постели и обессилено опустился. Руками сжал Ее ноги и, обняв, уткнулся в одеяло лицом.

Глухо выл и мычал, как смертельно раненый зверь.

В таком положении Семеныч отключился, впал в забытье от усталости, горя и безысходности. Его ум пытался понять то, что не могло осознать его сердце, которое билось…

* * *

…Не одно. Неуверенным отголоском на два его удара отвечая тихим одним своим, еще ни для кого неслышно, прерывисто и упрямо билось второе сердце.

* * *

Эгрегоров остались считанные единицы. Самых нерешительных.

Они метались в поисках тел, а их энергетическое пространство нещадно скручивалось обезличенной пустотой, нагнетаемой их же собственными страхами о том, что конец их миру – неминуем и близок.

– Все, – Катенок осталась собой довольна. – Не дергай меня больше. Видишь, какие последствия?!

– Нет, нет. Что ты, – печально отозвался Первый. – В этот раз я не звал тебя. Не беспокоил.

– Я по делу. Тело нашла тебе.

– Да? – не обрадовался Первый. Он находился в глубочайшей депрессии ввиду безвременной кончины некогда комфортного мира эгрегоров и его самого. Чувство вины, что он мог остановить Второго и предотвратить катастрофу настоящего положения, съедало Первого.