Такая позиция казачества наряду с целым рядом особенностей начального периода Гражданской войны привела к весьма своеобразному ходу борьбы между сторонниками и противниками советской власти в казачьих областях. Военные возможности противоборствующих сторон были сильно ограничены как ввиду их малочисленности, так и из-за низкого уровня боеспособности. Поэтому исход вооруженной борьбы во многом непосредственно зависел от результатов воздействия на казаков, в первую очередь фронтовиков, и их соответствующих политических позиций и конкретных действий. Но в рассматриваемый период времени позиции казачества еще окончательно не определились. Вооруженное противоборство антисоветских и просоветских сил в казачьих областях, их политическая борьба за казачество вступили в решающую стадию.

Демобилизация казаков и отправка казачьих частей в свои области осуществлялась командованием в последнюю очередь. В условиях прогрессирующего развала армии, массового дезертирства солдат, приобретавшего всеобщий характер и охватившего целые части и даже соединения, командование возлагало на казачьи части обязанности прикрывать постоянно оголяющиеся многокилометровые участки фронта. Но после официального заключения советским правительством перемирия с противником 2 декабря 1917 года и начала мирных переговоров стала вестись подготовка и отправка в свои области и основной массы казачьих частей. Они в силу существовавшего особого порядка своей организации демобилизовывались, в отличие от других армейских частей, непосредственно на территориях своих войск, где находились специальные пункты их формирования после мобилизации и расформирования при демобилизации. Отправка их в свои области осуществлялась в соответствии с решениями Бюро по демобилизации при Ставке Верховного Главнокомандующего и соответствующими приказами командования. Казачьи полки и отдельные сотни двигались домой организованно, во главе с офицерами, со всем вооружением и военным имуществом. Правда, по пути следования некоторые из них соглашались с требованиями местных Советов и ревкомов о сдаче огнестрельного оружия, а в ряде исключительных случаев даже и о выдаче своих офицеров.

К середине декабря практически закончилось сосредоточение советских войск против Дона и Оренбуржья. По данным генерала С.Г. Денисова, в то время четыре пятых всех наличных вооруженных сил Совнарком направил против Дона, а одну пятую – против Оренбурга [117].

К началу 20-х чисел советские отряды вплотную подошли к границам Донской области со стороны Донбасса. Колонна Г.В. Саблина двигалась от Луганска—Родаково—Дебальцево по направлению к станции Лихая. В задачу группы Р.Ф. Сиверса входило обеспечение колонны Саблина с юга, для чего она наступала со стороны Горловки—Никитовки на станцию Зверево, а в дальнейшем должна была повернуть на Миллерово. С севера, из района Чертково, непосредственно на Миллерово продолжали движение отряды Г.К. Петрова. Общее руководство наступающими колоннами осуществлял В.А. Антонов-Овсеенко. Одновременно с южного направления, из района станций Тихорецкая и Торговая, намечалось продвижение эшелонов солдат некоторых частей 39-й пехотной дивизии. Большевики убедили солдат воздержаться от демобилизации и «сходить в поход на помощь рабочим Дона». Четыре эшелона солдат под командованием Сохацкого и Анисимова двинулись к Ростову [118]. Этот отряд возглавлял кубанский казачий офицер хорунжий А.И. Автомонов. Однако сразу продвинуться в глубь области советские отряды не смогли. На их пути встали казачьи полки. Несмотря на то что основная масса казаков-фронтовиков явно не стремилась к обострению ситуации и активному вооруженному противоборству, пропускать советские части на свою территорию они не хотели.

Советское наступление, не успев развернуться в необходимом масштабе, забуксовало. На таком ходе событий сказывались и обстоятельства сугубо практического плана, непосредственно связанные с состоянием советских войск. Во-первых, очень значительная часть их рядовых бойцов, так же как и казаков, была настроена явно не воинственно. В докладе Антонова-Овсеенко в СНК в 20-х числах декабря прямо отмечалось «примиренческое настроение» и советских, и казачьих войск [119]. По этой причине продвижение колонны Петрова в сторону Миллерова осуществлялось «с большой неохотой» [120]. Вскоре оно вообще остановилось, и немногочисленные казачьи части без особого труда и практически без боя оттеснили их обратно на исходные позиции в район Черткова. Здесь между казаками и красногвардейцами начались стихийные переговоры о прекращении вооруженной борьбы. Аналогичные настроения доминировали и среди красногвардейцев группы Саблина, которая в это время вообще отказалась идти в наступление. Во-вторых, сказывались низкая организация и боеспособность советских войск. Так, начинавшая движение колонна Сиверса, с трудом дойдя до станции Иловайская, остановилась не из-за противодействия потеснившихся казаков, а из-за отказа солдат некоторых бывших пехотных полков выполнять приказы командиров. Их пришлось разоружить и отправить по домам. В своем донесении Антонову-Овсеенко Сиверс прямо заявил о полной небоеспособности частей старой армии и настаивал на их разоружении [121]. Одновременно он указывал и на «ничтожную организацию для ведения полевой войны» красногвардейских формирований [122]. Все это вместе взятое привело к временной приостановке военных действий на всей линии противостояния на границах Донской области.

В рассматриваемый период времени происходило и увеличение не только миролюбивых, но и откровенно оппозиционных по отношению к атаману Каледину и его правительству настроений казаков-фронтовиков. Участники тех событий позже отмечали, что именно в это время выявилась полная непригодность стоявших на границах области фронтовых казачьих частей для борьбы с советскими силами [123]. Более того, в них «с каждым днем росла враждебность к собственным офицерам, делались все громче разговоры про то, что надо повыгонять всех добровольцев и партизан, по вине которых идут теперь войной большевики» [124]. В конце декабря активную позицию в этом отношении занимали казаки 35-го, 39-го и 44-го Донских полков, среди которых отмечалось широкое распространение большевистской пропаганды [125]. На переговоры к ним была срочно направлена специальная делегация представителей войскового круга и войскового правительства. Но они ни к чему не привели: переубедить казаков не удалось. Большевистская агитация также велась и в 27-м, 31-м и 33-м Донских полках [126]. Обозначавшийся перелом в настроениях казаков-фронтовиков стал проявляться и в конкретных действиях. О своем неповиновении войсковому правительству открыто заявили казаки отборных гвардейских Атаманского и Казачьего полков, объединенных в Донскую гвардейскую бригаду. Служащий тогда в Атаманском полку Н.Н. Туроверов позже отмечал, что «гвардейская бригада, вернувшаяся с фронта в декабре 1917 г. и поставленная в районе станицы Каменской, как заслон с севера, перестала существовать... Свидание бригадных делегатов с красногвардейцами на Чертково (так в тексте. – В. Т.) создало убеждение казаков: «Нас мутят офицеры. Красногвардейцы – люди как люди. Пусть идут за буржуями да генеральскими погонами другие, а нам-то чего смотреть – айда по домам!» [127]. И казаки этих полков самовольно покинули позиции и разошлись по домам.