Впереди показались ворота, которые вели в грузовую зону и к их складу. Склад был на замке с прошлой среды – он автоматически закрывался на четверг и пятницу (священный день и обязательный выходной для мусульман), которые являлись иранским уик-эндом, и ни ему, ни кому-то из их сотрудников не удалось пробраться сюда ни в субботу, ни в воскресенье. Он въехал на просторную площадку за воротами. Впереди был виден таможенный склад и рогатки, повсюду надписи на английском и фарси: ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН, ВЪЕЗД, ВЫЕЗД, ЗАКРЫТАЯ ЗОНА и вывески с названиями разных международных грузоперевозочных и вертолетных компаний, которые имели здесь свои постоянные представительства. Обычно проехать на эту площадку было почти невозможно. Полтысячи человек работали здесь круглосуточно, занимаясь огромным количеством грузов, гражданских и военных, каждый день вливавшихся в Иран в обмен на часть из тех девяноста миллионов долларов, которые составляли ежедневный доход страны от продажи нефти. Но сейчас здесь было пусто. Сотни деревянных и картонных ящиков всех размеров были разбросаны на снегу – многие были вскрыты и выпотрошены, большинство намокли от снега. Несколько брошенных легковых и грузовых автомобилей, некоторые совсем старые, один грузовик черный от огня. Пулевые отверстия в стенах складских помещений.

Ворота, которые вели на бетонированную площадку для самолетов и вертолетов, были закрыты и заперты на простой засов. Знак на английском и фарси гласил: ВЪЕЗД ТОЛЬКО ПО РАЗРЕШЕНИЮ ТАМОЖЕННЫХ ОРГАНОВ. Мак-Айвер подождал, потом посигналил, подождал еще. Никто не появился, поэтому он вылез из машины, открыл ворота пошире, проехал внутрь, остановился в нескольких шагах по другую сторону, еще раз вышел, запер ворота на засов и покатил к складам и офису S-G рядом с примыкающими к ним ангарами и мастерской, где можно было разместить четыре 212-х и пять 206-х и где сейчас стояли три 206-х и один 212-й.

Он с облегчением увидел, что двери главного входа были закрыты и заперты. Мак-Айвер боялся, что к ним могли вломиться и все разграбить или расколотить. Здесь находилось их основное хранилище запчастей и ремонтного оборудования в Иране – больше чем на два миллиона долларов запчастей и специальных инструментов, а также их собственные заправщики и подземные резервуары, хранившие подальше от чужих глаз пятьдесят тысяч галлонов вертолетного топлива, которые Мак-Айвер «потерял», когда беспорядки в стране стали по-настоящему серьезными.

Он посмотрел на небо. Ветер подсказывал ему, что 125-й должен садиться с западного направления на левую полосу, но самолета нигде не было видно. Мак-Айвер отпер дверь и торопливо прошел по холодному фойе в главный офис, где стоял телекс. Аппарат был выключен.

– Чертовы идиоты, – выругался он вслух. Его неизменное распоряжение требовало, чтобы телекс был включен в любое время. Он щелкнул кнопкой, включая аппарат. Ничего не произошло. Мак-Айвер пощелкал выключателем на стене. Тоже безрезультатно. – Проклятая страна. – В раздражении он подошел к ВЧ– и УВЧ-приемопередатчикам и включил их. Оба питались от батарей как раз на такой случай. Их ровное гудение успокоило его.

– Эхо Танго Лима-Лима, – отчетливо произнес он в микрофон, официальные позывные 125-го: ETLL. – Говорит Мак-Айвер, как слышите меня?

– Эхо Танго Лима-Лима, еще как слышим, старина, – тут же прозвучал лаконичный ответ. – Тут как-то одиноко наверху, мы уже полчаса пытаемся выйти на связь. Ты где?

– В складском офисе. Извини, Джонни, – произнес Мак-Айвер, узнав голос старшего пилота их самолетного флота. – Все на свете проклял, сюда добираясь. Только что приехал. Где вы?

– Семнадцать миль к югу, в «супе», проходим отметку две семьсот по стандартному заходу, ожидаем окончательного разрешения сесть на левую полосу. Что там творится, Мак? Мы не можем связаться с диспетчерской вышкой. На самом деле с нами никто ни разу не связался, после того как мы вошли в воздушное пространство Ирана.

– Бог ты мой! Что, даже РЛС на Кише?

– Даже они молчат, старина. Что стряслось?

– Не знаю. Вчера вышка работала. По крайней мере, до полуночи. Военные выдали нам разрешение на полет на юг. – Мак-Айвер был поражен: станция радиолокационного контроля на Кише всегда работала сверхпунктуально, следя за любыми перелетами в Иран и из Ирана, особенно через залив. – Тут на летном поле ни одного человека, что сильно настораживает. По дороге сюда видел толпы народа по всему городу, улицы перекрыты в нескольких местах, но ничего необычного, ни столкновений, ни беспорядков, ничего такого.

– А как насчет посадки? Проблемы есть?

– Сомневаюсь, что посадочные огни функционируют, как и все остальное, но облачность заканчивается где-то на высоте тысяча двести, видимость пятнадцать километров. Полоса выглядит нормально.

– Ну, и что ты думаешь?

Мак-Айвер взвесил все за и против посадки – без помощи и разрешения диспетчерской вышки. – На обратный путь топлива у вас хватит?

– О да. А у вас что, возможности заправиться нет?

– Только в экстренном случае. Пока что.

– Я прошел облака на высоте тысяча четыреста. Вы у меня в прямой видимости.

– О'кей, Эхо Танго Лима-Лима. Ветер восточный, около пяти метров в секунду. В обычных условиях вы бы садились на левую. Военная база, похоже, закрыта и брошена, так что других бортов в воздухе не предвидится – все гражданские рейсы отменены, как сюда, так и отсюда. Предлагаю пройтись разок, посмотреть сверху, если все выглядит нормально, заходите и садитесь, в небе болтаться не стоит, тут полно шутов, у которых пальцы на курках чешутся. Как сядете, сразу разворачивайтесь для быстрого взлета, на всякий случай. Я подъеду к вам на машине.

– Эхо Танго Лима-Лима.

Мак-Айвер достал носовой платок и вытер руки и лоб. Но когда он поднялся со стула, сердце словно перевернулось у него в груди.

На пороге стоял таможенник, небрежно положив руку на кобуру пистолета. Мундир у него был грязным и мятым, круглое лицо покрывала жесткая щетка бороды, не бритой три-четыре дня.

– О, – выдохнул Мак-Айвер. – Салам, ага. – Он не узнал в иранце никого из тех, с кем они обычно работали.

Иранец зловеще переложил руку на кобуре, переводя взгляд с Мак-Айвера на рацию, потом обратно на Мак-Айвера.

Запинаясь, поскольку на фарси Мак-Айвер говорил плохо, он произнес:

– Инглиси ме данид, Ага? Бе бак шид мани забан-е шома ра хуб нами данам. Вы говорите по-английски? Пожалуйста, извините, но я не говорю на вашем языке.

Таможенник хмыкнул.

– Что делаешь тут? – спросил он на ломаном английском, показав коричневые от табака зубы.

– Я… я капитан Мак-Айвер, глава вертолетной компании S-G, – ответил он, произнося слова медленно и отчетливо. – Я просто… просто проверял телекс. Я здесь, чтобы встретить самолет.

– Самолет… какой самолет? Ка…

В этот момент 125-й прошел над самым аэропортом на высоте трехсот метров. Таможенник бросился к выходу и выбежал на площадку; Мак-Айвер следовал за ним по пятам. Они увидели изящные обводы двухмоторного реактивного самолета на фоне мглистых облаков и секунду смотрели, как он унесся прочь, чтобы заложить крутой вираж и приготовиться к посадке.