— Я решил оформить все в духе русского авангарда двадцатых годов, в стилистике «Окон РОСТА», супрематизма Малевича. Вот видите — татлинская башня Третьего Интернационала, а каморка папы Карло, по моему замыслу, должна напоминать подвал Чека. На что, по-вашему, похож очаг?

Замороченный Гвидон только хлопал глазами.

— Напрягите воображение! — не отставал Хорн.

— Буржуйка какая-то, что ли…

Немец оживился:

— Смешное слово. Вы сказали «буржуйка»? Впервые слышу — русский язык все время преподносит сюрпризы. Но я-то задумывал очаг как паровозную топку.

Гвидон уловил смысл:

— «Наш паровоз, вперед лети?» Это как раз в духе моей пьесы!

Лимузин мгновенно оторвался от театра, потом свернул по бульвару на Петровку. Гвидон был поражен не столько видом «Ройала» — тоже московский постмодерн после евроремонта, в русском стиле с башенками по углам и красного полированного камня галереей первого этажа — сколько старинным монастырем. Гвидон успел полюбоваться древней монастырской колокольней и изображением неведомого ему святого над воротами, резаным в камне средневековым искусником. Окрыленный, он быстро заполнил анкету на «Reception», теперь уже сознательно сообщив в качестве даты рождения день премьеры (очень уж хотелось получить в этот день подарок, а в качестве места жительства квартиру на Пушкарской) — и отнес в номер вещи, попросив Хорна подождать, — тот даже предложил вернувшемуся вскоре Гвидону провезти его по Москве, но артист-драматург попросил лишь подкинуть до ЦУМа. Здесь Гвидон начал тратить аванс: купил себе дорогущие зимние ботинки. Потом он пешком добрался до отеля и переодел их, выставив в коридор старые, бутафорские. «Консьержка выбросит». Теперь душа его рвалась на прогулку, да и до приезда Зины оставалось, по его расчетам, еще пара часов. По Столешникову переулку Гвидон вышел на бывшую улицу Горького.

Тверская вдруг показалась Гвидону приветливее, а дорога короче: «И люди все прилично выглядят. Бомжей практически нет и „кислотной“ молодежи». Даже дышалось легче. На этой радостной волне Гвидон даже прогулялся до самой Манежной. Колпаки подземного универмага его не привлекли, зато сразу приглянулись увенчанные шатрами с золочеными орлами ворота: «Раньше я их здесь не видел. Наверное, восстановили давно снесенные — чудо какое!» Поравнявшись с этой диковинкой, он спросил благообразную москвичку неопределенного возраста, бившую земные поклоны, что это за «новая достопримечательность».

— Это Воскресенские ворота. Раньше вся Россия их знала, до большевиков и «Макдональдсов». А в них — Иверская часовня. Образ чудотворной Матушки Иверской Вратарницы — она Москву от всех бед и напастей веками оберегала. Вы-то, вижу, из провинции?

— Нет, — гордо возразил Гвидон. — Из Петербурга.

— Ну что там в Питере? Легче живется в культурной столице? — с явной иронией спросила богомолка.

Гвидон пожал плечами:

— Не знаю. Жить везде тяжело, если задумываться о жизни. А культура сейчас вообще в кризисе.

Тетушка закивала в знак согласия:

— Везде, верно! Сплошной кризис! А не задумываться Бог не велит… Ну, храни тебя Господь!

Гвидон поднялся по чугунной лесенке к часовне с голубым куполом в золотых звездах. С высоты купола на него строго взирал Архангел с мечом. Дверь в часовню распахнулась, и Гвидон увидел большой образ Божией Матери в окружении святых. Образ был весь увешан дарами прихожан: золотыми цепочками, крестиками, блестел драгоценными камнями. К иконе непрерывно подходили люди: женщины, дети, юноши и старики, прикладывались, крестились. «Вот еще целый мир. В „Марриотте“ чужой, на улице вроде свой, а здесь совсем особенный — иной, неземной! Может, и мне свечку поставить?» Что-то остановило Гвидона, да и часовня была заполнена народом до отказа. Другой бы подумал: грехи не пускают, но суеверный артист только перекрестился на всякий случай (уже входило в привычку) и неспешно повернул обратно в отель, а когда осенило: «Да как это я прошляпил? Ведь устами младенца глаголет истина: молись и кайся! Эх, мне бы сейчас…» — он, увы, уже стоял перед подсвеченным гостиничным порталом красного камня.

В новом «Марриотте» портье была миловиднее и приветливее, чем в «Гранде».

— С наступающим днем рождения! Приятного вам отдыха! — проворковала она с хитринкой в голосе.

В номере Гвидон снял пальто и, убаюканный вниманием, прямо в грязных ботинках, раскинув руки, завалился на постель. Так делали во всех западных сериалах, которые довелось видеть Гвидону. Он пролежал бы пластом до самого вечера, но телефонный звонок вывел его из нирваны. Прямо из холла звонила Зина.

— Привет, привет! Я сейчас к тебе спущусь, — отвечал Гвидон.

Нежно поцеловав отстранявшуюся в смущении Зиночку, Гвидон сразу пригласил ее наверх:

— Я так соскучился. Закажем обед прямо в номер, отдохнем.

— Да меня еще не пустят. Я ведь здесь не живу, — почему-то заартачилась Зина.

— Чепуха — как это не пустят? Как это не здесь? А с фрицем я разберусь — сообразил поселить мою невесту невесть куда! Он у меня вот где! — И в доказательство своих слов Гвидон показал скромных размеров кулак воображаемому немцу.

Гвидоновы апартаменты Зине понравились, однако в особый восторг она не пришла:

— Неплохо, конечно, но здесь скучно… — произнесла Зина, постукивая по столику хищными коготками. — Внизу, в ресторане, готовятся к какому-то банкету — что-то рождественское, наверное, — я видела через стекло. Может, сходим туда, отдохнем? Я была уверена, что ты приглашен как важный гость.

Самолюбие Гвидона взыграло:

— Умница! А я чуть не забыл, что мы должны быть сегодня на банкете. Разумеется, сейчас спустимся!

У входа в банкетный зал стояли два монументальных типа из секьюрити.

— Вы приглашены? — спросил один из них Гвидона тоном вежливым, всем своим видом, однако, выражая недоверие к незнакомой парочке.

Артист взял Зину под руку и простодушно соврал:

— Разумеется! А вот и господин Майер! — Он привычно разыграл встречу со старым знакомым, расплывшись в улыбке и подмигивая первому попавшемуся иностранцу в зале. Тот ответил вежливым кивком, как и подобало джентльмену.

Охраннику оставалось только уступить дорогу «приглашенным»:

— Пожалуйста, прошу вас!

Зал был полон иностранцев в смокингах и их подруг в вечерних платьях. Некоторые сидели за столиками, занятые поглощением экзотических русских кушаний, некоторые стояли группами в разных концах зала и обменивались московскими впечатлениями, потягивая коктейли из узких высоких стаканов.

— Нужно что-нибудь съесть, — вполголоса сообщила Гвидону Зина. — Я с утра ничего не ела.

«Опытный» в вопросах шведского стола Гвидон орлиным взглядом оглядел зал и вальяжной походкой светского льва двинулся к самому большому столу, почему-то стоявшему не в самом приметном месте, но зато полному всяческих изысканных блюд, — вполне во вкусе Гвидона.