Нельзя забывать и о стоимости услуг детских учреждений. В ходе недавнего исследования Министерство образования Великобритании установило, что 54 % женщин, имеющих детей и не работающих вне дома, готовы были бы работать, «если бы детям был обеспечен удобный, качественный и недорогой уход»[1121]. Но большинство таких женщин работать не могут. В последние 10–15 лет рост стоимости услуг детских учреждений в Великобритании опережал темпы роста инфляции[1122]. Британские родители тратили на уход за детьми 33 % чистого дохода домохозяйств (в странах ОЭСР этот показатель в среднем составляет 13 %)[1123], поэтому неудивительно, что в Великобритании в этой сфере наблюдается заметное социально-экономическое неравенство, особенно по сравнению с другими странами ОЭСР[1124], что, в свою очередь, влияет на женскую занятость. Так, в ходе опроса, проведенного McKinsey, 29 % британок (и почти 50 % женщин с низким и средним уровнем дохода) заявили, что «не смогут вернуться на работу по финансовым соображениям». Об этом заявило вдвое больше женщин, чем мужчин[1125].

Аналогичная ситуация наблюдается в штате Нью-Йорк, который Исследовательский центр Пью в 2012 г. назвал самым дорогим штатом с точки зрения стоимости услуг детских учреждений[1126]. А Центр американского прогресса[1127] установил, что до введения городскими властями единой системы дошкольных учреждений «более трети семей, проживающих в Нью-Йорке, стояли в очереди в детские сады и либо теряли работу, либо не имели возможности получить ее». По оценкам этой организации, в Лос-Анджелесе, где государственные расходы на дошкольные учреждения резко сократились, около 6000 матерей были вынуждены работать на 1,5 млн часов меньше, в результате потеряв $24,9 млн в виде недополученной заработной платы.

Между тем эта проблема вполне решаема. Как показывают результаты одного исследования, при наличии отлаженной системы ухода за детьми матери увольняются вдвое реже. Другое исследование говорит о том, что «финансируемая государством сеть дошкольных учреждений способна увеличить уровень занятости матерей на 10 %»[1128]. В 1997 г. власти Квебека поставили эксперимент, введя субсидии на услуги детских учреждений. В результате стоимость услуг снизилась. К 2002 г. занятость матерей, имевших хотя бы одного ребенка в возрасте от года до пяти лет, увеличилась на 8 %, при этом количество их рабочих часов росло на 231 в год[1129]. Результаты еще нескольких более поздних исследований показали, что, беря на себя уход за детьми, государство обеспечивает «значительный рост» женской занятости[1130].

Когда уход за детьми, которым по традиции бесплатно и незаметно для общества занимаются сами женщины, берут на себя в рамках формальной экономики и за соответствующую плату детские учреждения, запускается благотворный цикл: если 300 000 женщин, имеющих детей младше пяти лет, начинают работать на условиях полной занятости, государство дополнительно получает £1,5 млрд в виде налоговых поступлений[1131]. По оценке Women’s Budget Group, эти поступления (в сочетании с сокращением расходов на социальные пособия) покрывают от 89 до 95 % ежегодных затрат на детские учреждения[1132].

И это, скорее всего, еще весьма скромная оценка, потому что она основана на текущих показателях заработной платы. Но так же, как и справедливо оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком, государственное финансирование детских учреждений смягчает гендерное неравенство в оплате труда. В Дании, где все дети в возрасте от 26 недель до шести лет имеют право на пребывание в дошкольных учреждениях в течение всего рабочего дня, гендерный разрыв в заработной плате в 2012 г. составлял около 7 % и снижался на протяжении многих лет. А в США, где в большинстве штатов государство не оплачивает уход за детьми в возрасте до пяти лет, этот показатель в том же году был почти вдвое выше и не снижался[1133].

Нам нравится думать, что выполнение неоплачиваемой работы – личный выбор отдельных женщин, ухаживающих за членами семей по собственному желанию. Но это не так. Неоплачиваемый труд женщин – это труд, в котором нуждается общество в целом, от которого выигрываем мы все. И если государство сокращает расходы на социальные услуги, которые за счет налогов оплачиваем мы все, потребность в этих услугах не исчезает. Просто они перекладываются на плечи женщин – со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для динамики женской занятости и ВВП. Значит, неоплачиваемый труд женщин – не просто их личный выбор, но неотъемлемая составляющая созданной нами системы. Но ситуацию легко изменить. Нужна лишь готовность начать собирать данные, а затем строить экономику, учитывающую реальность, а не основанную на теоретических выкладках, страдающих «мужским перекосом».

Это случилось в Великобритании в 2017 г., в день парламентских выборов. Было одиннадцать вечера, и избирательные участки уже час как были закрыты. Внезапно в социальных сетях начали распространяться слухи о том, что явка молодежи оказалась очень высокой. Небывало высокой. Народ был в восторге. «Мне пишут, что явка избирателей в возрасте от 18 до 24 лет составила 72 или 73 %! Наконец-то молодежь проснулась!!! #GE2017» – написал в Twitter Алекс Кейсрн[1134], организатор и руководитель The Youth Vote – кампании за участие молодежи в британской политике. Несколько часов спустя те же цифры указала в своем твите Малия Буатиа, в то время президент Национального союза студентов Великобритании[1135]. Твит перепостили более 7000 человек. А утром молодых избирателей поздравил в своем твите Дэвид Лэмми, депутат-лейборист от лондонского района Тоттенхэм: «Явка молодых людей в возрасте от 18 до 25 лет – 72 %! Так держать! #GE2017»[1136]. Твит перепостили более 29 000 человек, он получил более 49 000 лайков.