Кое-как, постоянно оскальзываясь, Тима и Наташа спустились на доковую палубу. Воды в коридоре было по пояс и выше.

Загребая вихрящийся поток, Браун добрался до трапа.

– Придется нырять!

– Ныряй, я следом!

Набрав воздуху в легкие, Тимофей окунулся в воду и погреб, смутно различая размытые пятна фонарей. Вынырнув под потолком, он отдышался, дождался Наташу – девушка открывала рот и отирала воду с лица.

– Еще чуть-чуть!

Проплыв темным закоулком, Сихали вынырнул на доковой палубе. Его «однойка» была рядом, вся залитая водой, только рубка выступала да кормовые рули.

– Залезай!

– Надо остальных найти!

– Некогда! Выплывем сначала и будем искать!

Тимофей захлопнул крышку люка и передвинул защелки замка.

– Мы будто под дождем побывали, – нервно засмеялась Наташа, – под сильным!

А Браун ничего не сказал, он умилился – эта девушка, вместо того чтобы ойкать, пугаться, переживать за гибнущий корабль, смеется. И глаза у нее радостные…

– Поплыли!

Хлюпая и чвакая, Тимофей добрался до командирского места. Мокрая одежда мешала, но это не самое страшное. Блок за блоком, система за системой, он оживил батискаф. «Мустанг» ожил, загудел реактор в холостом режиме, потом индикаторы загорелись в ином сочетании – подняла вой турбина, загудела выброшенная вода. Батискаф стронулся с места. Фиксаторы звякнули, отцепляясь, и «подводный обитаемый аппарат» скользнул по направляющим, проламывая пластметалловую штору и вываливаясь в океан.

Звуки кораблекрушения передавались через воду еще громче – гром и тяжкий скрип, гулкие удары и визг разрываемого металлопласта полнили все вокруг.

Поглядывая сквозь спектролитовый колпак, где в воде цвета берилла размыто темнел срез палубы и шевелились, будто в агонии, сверхманипуляторы, Тимофей вывел батискаф из-под корабля.

– Вот она! – зло вымолвила Наташа.

Браун обернулся. Девушка с ненавистью смотрела на монитор, в котором скользила огромная черная субмарина.

– Знакомый силуэт… – процедил Сихали. – Ладно, она будет на второе. Сначала – наши. А ты поглядывай за этой черной. Вон пультик торпедного аппарата, вон – пульсатора.

– Ладно!

Браун заставил «Мустанга» всплыть и привстал с сиденья. Потом он выбрался из-за пульта и прошел к люку.

– Наши рядом, – бросил он на ходу.

Открыв люк, Тимофей вылез наружу. Неподалеку плыл Тугарин-Змей, поддерживая академика Стремберга, с другого борта приближались Боровиц и Рыжий.

– Наташка с тобой? – крикнул сегундо.

– Здесь! Руку давай!

Затащив кряхтящего Станисласа, Тимофей услышал Наташин крик:

– Чёрная торпедирует «четверку»! Нет… Мимо, мимо! Ой, она разворачивается!

– Змей! – торопливо крикнул Сихали. – Поплавай еще! Я быстро!

Отплевываясь, Илья махнул рукой: действуй давай.

Браун скользнул в люк, следом спрыгнул Боровиц.

– Я закрою! – быстро сказал он.

Тимофей бросился к своему месту. Упал на сиденье и схватился за джойстики. Вот она…

Черная субмарина плавно разворачивалась. В облаке пузырей выскочила торпеда. Сихали мгновенно активировал пульсатор.

Округлое хищное тело торпеды быстро приближалось, обещая быструю, почти мгновенную смерть.

И тут заработал пульсатор-квантабер. В теле торпеды возникали каверны и трещины, мелкие кусочки градом осыпались с нее, относимые потоком. Торпеда словно таяла, как кусочек сахара в горячем чае. Громкое зудение пульсатора смолкло на третьей секунде, когда вся БЧ распалась.

– Есть! – воскликнул Боровиц.

– Еще нет, – медленно проговорил Тимофей.

Заговорил селектор:

– «Тройка», «тройка»! Как вы?

– Все в порядке! Это ты, Самоа?

– Я! Со мной ребята из АЗО – все сразу!

– Сочувствую!

– Наташка!

– Здесь я! Я на «однойке»! И Стан тут!

– Скажи Стану, что тётю Хани мы подобрали, всё о’кей!

– Ладно!

– Рыжего не видели?

– Жив он, жив! И Змей тоже!

– «Шестерка»! Все в порядке?

– В полнейшем! «Пятерка» рядом, вижу «двойку» и «семерку»!

Браун склонился к микрофону и быстро спросил:

– Кто ближе всех к вражеской субмарине?

– Мы! «Тройка» то есть.

– И мы тоже! Это «восьмерка»…

– Торпедные аппараты – товсь! Боевыми – по корме!

– Есть! Есть!

– Готовность… Залп!

Сначала три, потом еще четыре или пять маленьких, но юрких торпедок оторвались от батискафов и устремились к черной подлодке. Та даже не попыталась уклониться. Видимо, подводники посчитали, что китопасы выпустили обычные пироксилиновые «хлопушки». Спустя пять секунд стало ясно, что они ошиблись.

Три ярчайших огненных шара вспухли в районе хвостовой части черной субмарины. Прочь поплыл гребной винт, плавно закувыркалось перо руля. Вскрылся пласт обшивки, выпуская облако пузырей, подсвеченных сполохами электроразрядов.

И еще четыре раскаленных «ядра» всколыхнули воды. Черная субмарина встала на нос, распуская корму рваными лепестками. К поверхности поднялся «гриб» – целая туча пузырей.

Замедленно кренясь, подлодка пошла ко дну.

– Ур-ра-а! – грянуло из селектора.

– Так им и надо, – сказала Наташа.

– Знать бы, кто ее науськал на нас, – проговорил Боровиц. – Убил бы!

– Убьем, – твердо сказал Тимофей и повел «однойку» к поверхности.

– То, что ты сказал… правда? – негромко спросила Наташа.

Тимофей посмотрел на нее. Девушка сидела на откидном сиденье рядом с ним и смотрела, не отрываясь, в передний иллюминатор.

Браун оглянулся. Станислас, уморившись, спал в кресле бортинженера, академик Стремберг примостился на ящике с переносным оборудованием, а Змей с Шуриками разместился в переходном отсеке, прямо на полу. Приглушенный свет озарял это сонное царство, а монотонный гул турбин поневоле усыплял.

– Правда, – тихо ответил Сихали. – Сумбурно, конечно, все вышло, в порыве, почти на бегу, но я уже был как тот воздушный шарик, который надувают, надувают… Он вот-вот лопнет, а в него все дуют и дуют. Вот я и выпустил то, что уже не мог удержать в себе. Да и не хотел. Ты не подумай только, что я жалуюсь, но мне и вправду было очень без тебя плохо. Ночами ворочаюсь, как турбина, днем хожу, что-то делаю – то же самое, что и всегда! – а смысла не чувствую. Господи, да если бы не надо было Витьку спасать, я бы просто ушел! Океан велик. Хотя толку с того ухода… Ну, устроился бы я куда-нибудь, зубатых или усатых пасти, и что? Понимаешь, когда ты со мной, то и смысл сразу появляется. Мне сразу же хочется чего-то добиться, достичь, просто чтобы ты похвалила и сказала, какой я у тебя молодец. Мои-то потребности скромны, и ради себя самого меня на великие свершения не потянет. К чему мне все эти героические подвиги? А вот если ради тебя… Тогда все иначе – и цели можно ставить, и смысл обретается, и всё. Наверное, мы так устроены, кто мужеска полу – надо нам о ком-то заботиться, о своей женщине… Вы о детях заботитесь, а мы – о вас.