Мисс Отис сожалеет, что не может прийти на обед!

Когда она проснулась и обнаружила, что мечта о любви ушла, мадам,

То отправилась к человеку, который ее предал,

И из-под бархатного платья

Она достала пистолет и застрелила свою любовь, мадам…

Мисс Отис сожалеет, что не может прийти на обед!

Непонятно, откуда звучит песня. Отовсюду! Мисс Отис отскакивает от стены, как шарик от пинг-понга, и ее маленький пистолет («дерринджер», как предполагает Алекс) отскакивает. И даже складки ее бархатного платья, соприкоснувшись со стеной, издают дробный металлический звук — в жизни своей он не слышал такого звонкого эха! Словно проигрыватель стоит посередине гигантского зала с высокими сводами, — но как раз своды здесь низкие, если Алекс поднимется и вытянет руку, то обязательно дотронется до потолка кончиками пальцев. Ну, или не до потолка — до аварийной лампочки, забранной в сетку.

Надо подниматься с пола, Алекс, надо подниматься!

Но стоило ему вскочить на ноги, как звук отдалился и стал слабее едва ли не вдвое, мисс Отис очень пуглива. Алекс тоже боится — боится не расслышать финал истории.

А потом толпа людей потащила ее из тюрьмы, мадам,

Они повесили ее на старой иве через дорогу.

Перед тем как умереть,

Она подняла свою прекрасную головку и заплакала, мадам…

Мисс Отис сожалеет, что не может прийти на обед!

Алекс расстроен, такого конца он не ожидал, несмотря на пущенный в ход «дерринджер». Помнится, Кьяра назвала песенку душераздирающей, ее содержание не соответствует мажорному мотивчику. Тот, кто принес мадам извинения от мисс Отис, отнесся к ее судьбе легкомысленно. И без всякого почтения отнесся к ее смерти. У того, кто принес мадам извинения от мисс Отис, довольно специфический голос, он взят напрокат из довоенных американских музыкальных комедий, которые любит смотреть мама. И это характерное шипение! — оно заставляет забыть об обычном, хотя и старом проигрывателе и вспомнить о патефоне. Когда-то давно у них в доме хранился патефон с коллекцией шеллаковых толстых пластинок: одна сторона — одна песня. Куда они подевались потом, Алекс не знает, возможно, мама забрала их с собой, когда родители переезжали к Кьяре, в Верону.

То, что он помнит хорошо: песни «Miss Otis Regrets» там не было.

Он услышал ее впервые в кафе на автобусной станции. А Кьяра уже тогда знала то, о чем Алекс узнал только сейчас: бархатному платью не выжить. Если бы мисс Отис обитала в К., то после всего с ней произошедшего вполне могла бы стать еще одной городской легендой. Устроиться на раме велосипеда-призрака и отправиться к ручью, где утонули Разлученные Влюбленные. Там же, у ручья, растет верба, а это почти то же самое, что и ива, на которой толпа вздернула несчастную.

Мисс Отис плачет, и по щекам Алекса текут слезы; тот, кто принес весть о ее смерти, — самый бездушный человек на свете! Он и в грош не ставит чужую смерть, совсем как жители К., отгородившиеся когда-то от смерти альпийских стрелков стеной забвения.

Закончившаяся было песенка начинается снова. И звук перестал быть рассеянным, теперь он сконцентрировался у конца тоннеля. У того места, которое сам Алекс считает концом: патефон, судя по всему, находится именно там, за сероватой пеленой.

Одна песня — одна сторона.

Следовательно, рядом с патефоном кто-то есть. Он дождался финала истории и запустил ее заново:

Но вчерашним вечером в Аллее Влюбленных она заблудилась…

Здесь заблудиться невозможно, во всяком случае пока.

Боковым зрением Алекс отмечает отсутствие ниш и проходов в стенах. Единственное, что смущает его, — туман, который стелется по полу и скрывает от него собственные ноги едва ли не по середину икры. Поэтому Алекс не бежит, хотя ему хочется припустить изо всех сил: он продвигается вперед осторожно, боясь налететь на какое-нибудь скрытое препятствие. Им может оказаться все, что угодно: камень, доска, кусок трубы, мешок цемента. Мысль о цементе возникла не случайно: на стенах кое-где наляпаны жирные цементные кляксы.

Чтобы хоть немного развлечь себя, Алекс пытается представить себе мисс Отис. Получается нечто среднее между женщиной с татуировки Джан-Франко и незнакомкой с фотокарточки. Эта мысль пугает его — кто угодно, но только не незнакомка! Пусть уж будет татуированная дама, тем более что она (хотя и опосредованно) тоже повешена.

Подвешена.

За компанию с Джан-Франко, ладьей и яйцом на подушке с кисточками. Ну вот, Алекс уподобился циничному посланцу от мисс Отис, для которого смерть — лишь повод увильнуть от обеда. Он ничуть не лучше его, он не лучше всех остальных…

Черт!..

Меры предосторожности не были напрасными. Он наткнулся на что-то тяжелое и мягкое. Если бы Алекс бежал, то не удержал бы равновесия и растянулся на полу, перелетев через препятствие, и… это не мешок с цементом.

Собака.

Он испытывает ужас и облегчение одновременно. Ужас от того, что собака мертва, а облегчение от того, что это все-таки собака, не человек.

Алекс сразу узнал ее, хотя видел лишь однажды, у супермаркета: Боно, сенбернар, когда-то представленный Лео как новый жилец «Левиафана». Присев на корточки, молодой человек осторожно прикоснулся к шерсти пса. Она хранила остатки тепла, трупное окоченение еще не наступило. Исходя из этого, да еще из того, что здесь совсем не тропики, можно сделать единственный вывод: несчастное животное погибло совсем недавно. О трупном окоченении Алексу как-то рассказывала Кьяра, большая любительница покопаться в таких малоаппетитных подробностях. Разговор происходил в кофейне (Кьяра умеет выбирать лучшие места для своих кримимонологов), чизкейк Алекса так и остался недоеденным, зато он обогатился новым знанием. Совершенно бесполезным по его тогдашнему ощущению. Но сейчас это знание пригодилось. Правда, сестра говорила о мертвых людях, а не о собаках, покрытых длинной густой шерстью.

Трупное окоченение наступает через один — три часа.

На шерсть и прочие особенности собачьей физиологии можно накинуть еще пару часов. Но даже с этими приплюсованными часами выходит, что Боно был еще жив, когда Алекс распахнул дверь в «Левиафан». Он был жив и тогда, когда Алекс пытался пробить тоннель к свету и воздуху, и даже когда впервые спустился в подвал в поисках подходящего инструмента для вскрытия двери. Вот только ни в подвале, ни в самом доме Боно не было, иначе его присутствие так или иначе обнаружилось. Как он попал сюда, в это странное место? Единственный путь из «Левиафана» к мисс Отис — через подвал, тоннели и шахту. Но дверь, отделяющая подвал от тоннелей, была закрыта. Даже если предположить, что пес каким-то чудом открыл дверь и плотно прикрыл ее за собой… Остается лестница. Подняться по металлическим скобам наверх ни одна собака не в состоянии!