Моим первым героем в проекте «Мой ГУЛАГ» стал Михаил Николаевич Пеймер. Мы снимали его во время экспедиции в Ярославль. Я очень волновалась, думала: справлюсь ли? Помню, как на лестничной площадке нас встретил очаровательный лучезарный человек и жестом пригласил войти. Говорить ему было тяжело: он зажимал рукой трахеостомическую трубку в горле. Пока мы готовились к съемке (выставляли камеру, свет), Михаил Николаевич рассказал, что трубка в горле — последствия рака, который он пережил в преклонном возрасте, и что победил болезнь своим жизнелюбием.

Мне повезло, что именно он был моим первым героем. Михаил Николаевич помог глубже ощутить и понять ценность того, что я делаю, помог поверить в то, что все получится и я справлюсь.

Для меня Пеймер — очень личный герой. Он попал в лагерь из-за разговора о несогласии с политикой Сталина, с его приказами отправлять в ГУЛАГ пленных советских солдат, бывших в немецких лагерях. А это история моего прадедушки. По сути, Пеймер не побоялся вступиться за таких, как мой прадед. Конечно, напрямую это никак не связано, но я откликнулась.

В Михаиле Николаевиче меня поразило то, как он смог переосмыслить свой лагерный опыт. В нем нет озлобленности, обиды. Он говорил, что смог найти в себе силы и сделать лагерную жизнь наполненной и осмысленной. Мне кажется, это очень важно, потому что ты сам порой не можешь понять, как свою жизнь сделать наполненной и осмысленной и как ей радоваться. Ведь ты не в ГУЛАГе, и у тебя все хорошо.

Если бы этой встречи не произошло, то, может быть, мне не хватило бы сил психологически выдержать экспедицию в Ярославль.

«Мой ГУЛАГ» — важный и ценный проект, возможность увидеть эпоху, в которой мы не жили, глазами очевидцев. Прошлое сложно анализировать, часто возникает искажение информации. Многие люди склонны идеализировать прошлое, а незнание того, как это было, неизбежно приводит нас к повторению ошибок.

Мне посчастливилось попасть в норвежскую тюрьму Bastoy Prison. Она расположена на острове Бастой недалеко от Осло. В ней нет клеток-камер в привычном нашем понимании, охраны. Всего три официальных охранника на 125 человек, притом что у заключенных преступления достаточно серьезные — убийства, наркотрафик. Живут эти люди в двухэтажных домах с «икеевскими» комнатами, оборудованными кухней и ванной. У них есть кинозал, большущая библиотека, ферма, где они ухаживают за животными, место для барбекю, футбольное поле, магазин.

Я записала большое интервью с директором этой тюрьмы, и мне захотелось снять кино и про российскую тюремную систему, чтобы показать ее отличие от прогрессивной норвежской.

Потом я приехала с камерой в российскую колонию в Мордовии, где сидела моя подруга, дорога к ее исправительной колонии шла между заборами с колючей проволокой несколько километров. Когда я подъехала, мне сказали: убери срочно камеру, иначе охранник на вышке выстрелит.

Разница налицо.

После этих съемок я поняла, что могу приносить какую-то пользу обществу, и сделала еще несколько фильмов про психиатрическую систему, про систему здравоохранения в Европе и России.

Я выложила фильм про норвежскую тюрьму на YouTube, и Сахаровский центр предложил мне сделать его показ. В зрительном зале оказались люди из «Мемориала», они, в свою очередь, пригласили меня работать с темой ГУЛАГа.

Большинство фильмов я снимаю со своим любимым человеком Василием Богатовым. Он в это время учился на режиссера-документалиста вместе с руководителем проекта «Мой ГУЛАГ» Людмилой Садовниковой. Она позвала его в Музей истории ГУЛАГа, я была «довеском». Так мы и начали работать.

Особенность съемок для проекта «Мой ГУЛАГ» заключается в том, что обычно все режиссеры снимают сидящего за столом человека, рассказывающего свою историю.

Для кино это маловато, потому что кино — это не радио, не текст. В таком формате остается надеяться только на героя, что он будет харизматичен, интересен, трагичен, будет обладать какой-то невероятной энергией или внутренним конфликтом.

Семен Виленский в этом смысле был очень хорошим героем. Помню, когда мы приехали на съемки, нам выделили ровно час и попросили не выходить за рамки этого времени, так как Семен Самуилович очень плохо себя чувствовал. Мы были согласны на все, потому что Виленский тогда уже не давал интервью, он разбирал свои архивы вместе с его помощницей — журналистом «Радио Свобода» Катей Лушниковой.

Виленский уже практически ничего не слышал, говорил тихо. Он сидел в маленькой комнате, мы кое-как поставили камеру. Думаю, именно сложные условия как раз и создали необходимую для фильма атмосферу. Ну, и само собой — сам герой. Это история невероятного интеллектуала, оказавшегося в пыточной тюрьме, в невыносимых условиях государственной репрессивной системы.

Когда я задавала ему вопросы, я понимала, что он отвечает не мне как режиссеру, он отвечает куда-то в вечность, он уже смотрит на себя из другой точки. Это была уникальная и интересная беседа. Семен Самуилович умер через неделю после нашей встречи. Наши съемки были последними в его жизни.

В проекте «Мой ГУЛАГ» люди говорят о боли, и эта боль выходит в другое пространство. Мы фиксируем это на наши камеры. Количество этих рассказов огромное. Когда-нибудь эти истории и документы обретут политическую силу для того, чтобы никто больше не страдал от государственной репрессивной системы.

В своей работе с российской тюремной системой я впервые столкнулся из-за дела Pussy Riot. Тогда я и моя подруга Таисия Круговых близко общались с Надеждой Толоконниковой, Марией Алехиной и Екатериной Самуцевич. После их ареста мы активно участвовали в кампании в их поддержку. В своих публичных выступлениях во время процесса девушки часто ссылались на опыт советских диссидентов и обнародовали информацию, обычно тщательно скрываемую в колониях. Я ездил к Pussy Riot, одно время у нас был постоянный «лагерь» поддержки. Мы жили практически у стен мордовских колоний (бывшего знаменитого Дубравлага).

Потом мы с Тасей ежемесячно посещали Можайскую колонию для несовершеннолетних, где занимались с детьми кино и анимацией и помогали им делать фильмы. Так тюремная тема стала частью моей профессиональной жизни.

В какой-то момент нас пригласили снимать для «Мемориала», делать ролики для «Возвращения имен», про Катынь, Медное, Сандармох и другие захоронения. Для меня это стало своего рода исследованием корней той системы, с которой мы уже сталкивались. Вскоре я встретился с руководителем проекта «Мой ГУЛАГ» Людмилой Садовниковой, с которой мы раньше вместе учились, и она предложила мне работать в ее проекте.