нос, поправляла кожаные сапожки, но потом шлепнулась на корни и, уткнувшись в них, завыла, не сдерживаясь.

Глупая, фыркнула я. Будь это дремучий лес, она созвала бы на ужин всех волков.

В какой-то степени это оказалось верным. Не прошло и получаса, как из-за огромной коряги вышел волк-великан. Волк, тень которого возникла в убежище Морены; тот самый, которого я рисовала незадолго после приезда в город. Божественный. Изенгрин.

Меня мог понять только человек, познавший ужас смыкающейся над затылком водной глади. Мои щиколотки будто опутали водоросли. Я ничего не слышала, околела и расплавилась одновременно. С трудом я восприняла потолок комнаты, где Змей проводил ритуал, и поняла, что сзади меня держат мощные руки и стискивают до хруста в костях, помогая мне извергнуть жидкость из легких.

– Давай, детка, – медовые интонации. Пак. – Ну же, еще чуть-чуть…

Меня вырвало как по команде – водой и рыбешками.

– Молодец!

Поглаживание по голове. Пак собрал мои растрепавшиеся волосы и закинул за плечи, чтобы не лезли в лицо и не прилипали к шее. Кожа была липкой, но его это не смущало.

С трудом я сфокусировала взгляд на теле Арлекин. Рыжая не двигалась, а потом ее словно подняли на ниточках – как марионетка, неловко, вывернув конечности, она приняла вертикальное положение. Глаза у нее были не ее – не задорно-зеленые, а деревянно-карие, безжизненные.

Варвара заняла место лисы.

– Приветствую, Избирательница, – поклонился ей Змей. – Надеюсь, тебе приглянется новое тело. Вам обеим нужно отдохнуть, вы боролись целые сутки. Пак, забери Хель и позаботься о ней.

Я с облегчением опустила веки и провалилась в пустоту.

* * *

У меня никогда не было бреда. Даже с вторжением Варвары я осознавала, что она творит иллюзии, насылает кошмары – магия, с которой я пыталась справляться.

Однако сегодня бред пришел. Я то погружалась в сон, то выныривала на поверхность; моему телу казалось, что оно горит, и я слышала собственные крики о помощи; волосы слиплись, я задыхалась, и кто-то с промежутками вдыхал мне воздух в легкие; ноги то теряли чувствительность, то бились в судорогах; призраки ломали кости, тянули за язык. Перед глазами вспыхивали языки пламени, шелковые завесы душили, змеями проникая в глотку, голоса вокруг выли и дьявольски хохотали. Изредка их перебивало мрачное заунывное пение, отгоняя во тьму, но ненадолго.

Обезумев, я звала Варвару, но она не приходила; в сознании, где она раньше обосновалась, зияла пустота. Как космические черные дыры, она затягивала в себя все, что могла, и в голове моей царил хаос.

Наверное, я боролась. Отмахивалась от завес, стряхивала с себя огонь, пела хором с теми, кто старался спасти меня, подавив чужой злобный смех.

Пришла в себя я в глубокой ночи. Открывать глаза не спешила; слишком устала и мечтала только о том, чтобы погрузиться в нормальный сон. Но он не шел, и в конце концов я, кряхтя, приподнялась на локтях, схватившись за стену. Электронные часы на подоконнике с ядовито-зелеными цифрами показывали 3:05.

– Ты очнулась! – восторженно прошептали под кроватью, и я вскочила, готовая обороняться. – Воу-воу, полегче! Это всего лишь я.

Гость вытянул руку с кучей фенечек на запястье.

– Пак! – выдохнула я. – Разве можно так пугать! Что ты забыл под кроватью?

Лис выполз, ухватившись за край постели:

– Наблюдал, чтобы ничего не случилось. Ты же мой Избиратель, я должен о тебе заботиться. Варвара поступила жестоко – подожгла твой разум, стремясь не просто выселить тебя из тела, но уничтожить. Даже я не сделал бы такого; стереть душу, не дать ей переродиться… Ужасно. Конечно, ты пострадала, но фундамент не разрушился, так что память, чувства, эмоции и прочее – все при тебе. Я, признаться, немного удивлен: не думал, что ты выкинешь ее с таким… звоном. О, как она металась, рвалась, хотела залезть обратно в тебя, но Арлекин и Змей ее поймали.

Марионетка с огненно-рыжими волосами и чужими глазами, теперь не такими веселыми и сияющими, а до краев заполненными ненавистью. Арлекин больше нет.

– Как там… тело Арлекин? – выдавила я. От мерзких слов во рту загорчило.

– В норме, – абсолютное безразличие. – Лучше, чем ты. Пока ты глотку рвала, она со своим Волчиком светские беседы в гостиной вела и о тебе задумывалась, только когда речь заходила о дальнейшем развитии событий. Конечно, ей-то мозг никто не поджигал, а новая оболочка, считай, сама пригласила. Она сейчас спит; все спят. Поздно.

Я хотела что-то ответить, но живот свело, так что я, застонав сквозь зубы, согнулась пополам. Голод. Сколько я не ела? Трое суток, не меньше. Пара ложек супа – ерунда.

– Кушать? – тут же спохватился Пак. – Погоди, сейчас притащу. Не вставай, отдыхай.

И, насвистывая какую-то песенку, он на цыпочках выскользнул из комнаты. В коридоре, где стоял холодильник, послышался шорох, тихий хлопок, и он вернулся с горкой баночек и пакетиков. Они тут же оказались на одеяле, а Пак, довольный собой, по-турецки уселся напротив и деловито открыл творожный рожок.

– Порой мне кажется, – не прожевав, сказал Лис, – что холодильник Оленихи – скатерть-самобранка новой модели. Что хочешь, то найдешь, и это притом что в магазин она почти не ходит. Да и нет ее уже день с лишним, а продуктов не поубавилось.

Почему-то вспомнилось, как Солейль держал Олю за запястье и шептал ей что-то. Если потом он увел ее куда-то… Нет. Вряд ли. Солейль не бог – всего лишь человек, в котором течет кровь Изначальных. Он не причинит ей вреда.

– Ты же не просто так тут, да?

– Ага, – беззаботно согласился Пак. – Всегда любил твою сообразительность. – Я жадно впилась в сырную булочку. – По уговору мы с Волком должны поведать Избирателю историю нашего спора. Изначально мы собирались посадить вас с Варварой друг напротив друга и совместно поведать быль от начала до конца, но когда ты вернулась и Варвара трижды пыталась пробраться к тебе в комнату, чтобы убить, мы посчитали, что лучше вам не пересекаться до самой битвы – перегрызетесь раньше должного. Желаешь посмотреть или воспримешь на слух?

– Хватит с меня видений. Лучше послушаю.

Пак пожал плечами:

– Твоя воля. Итак… О нашем рождении ты осведомлена, но я, пожалуй, повторю: появились одновременно с людьми и в те благодатные века не имели определенного обличья. Мы были стихиями – без чувств, желаний, стремлений. Мы делали, что полагалось – дождем проливались на землю, ветрами пролетали над древесными кронами, вырастали вместе с цветами, громыхали молниями, танцевали пламенем… То было спокойствие и благодать, все шло своим чередом. Наверное, не будь у