Мистер Гаркрос был молчалив. Ему уже давно надоело говорить по обязанности, и воспоминания, которые он не мог прогнать в этот вечер, овладели им всецело. Так горьки и грустны и вместе с тем так отрадны были эти воспоминания, что как ни старался он направить мысли на что-нибудь другое, они возвращались беспрерывно к одной и той же незабвенной эпохе в его прошлом… Даже его неинтересная спутница своею пустотою и обыденностью напоминала ему по силе контраста другую девушку, в обществе которой он никогда не скучал, в невинной душе которой никогда не пробуждалось злого желания.

«Мне необходимо уехать немедленно в Лондон и оттуда в Норвегию или в какое-нибудь другое нецивилизованное место, где жизнь моя была бы в опасности и мне некогда было бы думать о прошлом, — сказал он себе. — Надо положить конец этому праздному времяпровождению. Оно ужасно. Я чувствую, что еще неделя такой жизни погубит меня. Надо придумать какой-нибудь предлог, чтоб уехать. Пусть Августа остается, если хочет, и удовлетворяет общественные приличия, а я уеду завтра во что бы то ни стало».

После свидания с леди Клеведон в библиотеке Ричард Редмайн пошел искать сэра Френсиса. Но все его поиски были тщетны. Сумерки уже сгустились в ночь, а он все еще бродил в толпе, не покидая надежды встретиться с своим недругом, ни с кем не говоря и почти не замечаемый веселыми гостями. Он был совершенно одинок в этой счастливой толпе. Он зашел наконец и одну из палаток, чтобы подкрепить силы вином, выпил свой стакан молча и вышел, чтобы возобновить спои бесплодные поиски.

Все цветные фонари уже сверкали на деревьях, веселье и танцы были во всем разгаре, когда Редмайн вышел из палатки. Яркий свет, шумная толпа и оглушительная музыка произвели одуряющее действие на его разгоряченный ум. В последние годы он был большею частью одни и совсем отвык от общества. Он постоял несколько времени, озираясь с недоумением, потом резко повернулся и ушел в темную часть прохладного парка, где трава была ему по колено.

Он шел несколько времени, не разбирая дороги и не зная куда идет, и остановился только когда увидал под ногами распростертое на земле человеческое тело.

Браконьер, может быть, подумал он. Но браконьер едва ли выбрал бы такую ночь для своей опасной охоты. И полная луна и многолюдие остановили бы его.

Редмайн наклонился, чтобы рассмотреть поближе препятствие, преграждавшее ему путь. Это был человек лежавший ничком, без шляпы и положив голову на сложенные руки.

— Что с вами, любезный? — спросил Редмайн, удивленный его позой. — Разве что-нибудь случилось?

— Да, случилось, — отвечал угрюмо незнакомец, приподнимаясь и протягивая руку к лежавшему возле него ружью. — Но того, что случилось, вам не поправить, если только вы не знаете какого-нибудь средства против тщеславия и легкомысленности женщин.

Человек, говоривший это, был грум Джозеф Флуд.

— На что вам это ружье? — спросил Редмайн строгим тоном.

— А вам какое дела?

— Вы стреляли дичь?

— Нет, не стрелял.

— Так для чего же вам ружье?

— Я сам не знаю для чего. На всякий случай.

— Оно заряжено?

— Да, оно заряжено пулей. Оставьте меня в покое.

— Здесь вам не место ходить с заряженным ружьем.

— Неужели? А вам здесь место ходить без ружья? Я слуга в этом доме, я грум сэра Френсиса и могу ходить здесь сколько мне угодно.

— Но не с ружьем.

— Почему же не с ружьем? Это мое собственное ружье. Я, может быть, хотел пострелять диких уток вон на том пруду.

— На уток не тратят пуль.

— Мне все равно. Если хотите знать правду, я хотел застрелить одного из молодых лебедей, чтобы достать перо для шляпки моей возлюбленной. Надеюсь, что вы против этого не имеете ничего. И почему вас так беспокоит то, что вас вовсе не касается?

Редмайн поглядел на него подозрительно. В манерах молодого человека было что-то странное, но это могло быть только следствием излишнего употребления крепких напитков. Редмайну не было никакого дела до его намерений, и он отпустил его без дальнейших расспросов, но интересуясь знать, куда он пойдет, последовал за ним на некотором расстоянии.

Грум шел по извилистой тропинке, то скрываясь, то опять показываясь между деревьями, пока не дошел до пригорка, на котором возвышался небольшой обветшавший храм в классическом стиле. Благодетельный плющ, прикрывающий и украшающий разрушение, вился вокруг дорических колонн; паук растянул между ними свои сети; ласточка свила гнездо над карнизом. Этот храм был одною из фантастических затей, на которые сэр Лука промотал свое состояние. Сэр Френсис намеревался реставрировать его, когда позволят время и карман. Между тем, при лунном освещении, он имел очень живописный вид.

Здесь Джозеф Флуд спрятал свое ружье под каменную скамью, стоявшую пред храмом, и насвистывая невеселую песню, ушел в противоположную сторону. Ричард Редмайн видел, как он прятал ружье, и проводив его глазами, вошел на пригорок и уселся на каменных ступенях храма.

С ним была трубка, его неизменная утешительница. Он стал курить, сидя в тени, падавшей от колонн и от карниза, и следил, как голубые кольца дыма расплывались в тихом воздухе.

Он нашел наконец своего недруга. Долгое искание, казавшееся бесполезным даже искателям по профессии, увенчалось успехом. Пройдет час или около того, и он будет стоять лицом к лицу с человеком, погубившим его дочь. И тогда — что же тогда? К чему поведет их встреча? Он может обвинить, обличить и опозорить его на всю жизнь в глазах всякого честного человека, может заклеймить бесчестием имя, которым этот человек, по всей вероятности, гордится. Но удовлетворит ли это жажду мести, мучившую его несколько лет? Даст ли это ему спокойный сон и мирную кончину? Успокоит ни это его наболевшее сердце, смягчит ли это его горе?

Тысячу раз нет! Могут ли слова, пустые слова, отмстить за его дочь? Разве ее соблазнитель не заслужил несравненно более тяжкого наказания?

Что замышлял он на далеких высотах, между источниками широких рек, текущих с гор к морю, в том мрачном уединении, где величие природы возвышает душу человека, что замышлял он там, когда думал о дне, в который сойдется лицом к лицу с соблазнителем своей дочери? Не мщение словами, не пустые угрозы. Какую клятву дал он себе среди этого дикого мира, пробуждавшего дикие инстинкты в его сердце? Он хорошо помнил, какая это была клятва.

Он хранил в своей спальне в Брайервуде пару револьверов, которые купил в Мельборне, после вторичной поездки в Австралию, купил для самозащиты, ко и не без мысли, что когда-нибудь они могут пригодиться и на другое дело. Он повесил их над своею кроватью, и часто смотрел на них с мрачным наслаждением, лежа в постели в холодные серые утра.

Он вспомнил теперь о своих пистолетах, и отдал бы все свое состояние за то, чтобы один из них был в этот день в его кармане. Но могло ли ему придти в голову взять такое оружие на сельский праздник, в день рождения примерного сквайра? Он вспомнил о ружье, заряженном пулей и лежавшем возле него под каменною скамьей.