Условиями, побудившими Петра к изданию указа 1714 года, были: появление в большем, хотя еще недостаточном количестве денег в обращении в государстве; установление вследствие этого определенных денежных окладов для воинских людей и государственных служащих – вместо нерегулярного жалованья и «акциденций»[964]; вековой обычай дворян жить за счет крепостного труда, вносивший в общество угнетение и застой, с одной стороны, [и] моральное разложение, уклонение от учения, от труда в новых его формах – с другой. Все эти условия побуждали Петра выкуривать дворян-тунеядцев из их дворянских гнезд, как грызунов из нор. Петр чутьем великого государственного деятеля понимал, что в развитии крепостного права наступил этап, когда интересы государства и крепостного крестьянства со всей необходимостью требовали от него [Петра] властного вмешательства. Сущность дела заключалась в том, что раздача земель служилым людям под условием военной службы государству – явление, вызванное в самом своем зарождении необходимостью, нуждою, бедностью государства, отсутствием денег при организации его обороны, – перерастает себя, становится историческим пережитком. Оно обратилось в поддерживаемое государством право одного класса, оказавшегося по ходу истории обладателем земли, эксплуатировать другой класс на почве именно обладания этой землей – стало правом одного человека жить за счет труда других людей. Явление, сложившееся исторически, стихийно, нуждалось, по мнению Петра, в некоторых коррективах, каковые должны были быть сделаны государственной властью. Он и попытался сделать их.

В понимании этого указа, как и всей реформы Петра, современному исследователю необходимо относиться критически к высказанным о них в нашей дореволюционной исторической науке суждениям, распознавая среди последних мнения ханжей всякого рода, столь ненавистных Петру, политиков разных направлений, любителей литературного образа и красного словца и т. п. Во всяком случае, на указ 1714 года о разделении движимых и недвижимых имений современный исследователь не должен смотреть глазами среднего и мелкого шляхтича первой трети XVIII века.

Основным мотивом для Петра при проведении им указа 1714 года было сознание вреда от существующего порядка вещей. Это собственное наблюдение царь лаконически высказал в первых семи строках своего «введения»[965]. Приведем их со всеми исправлениями, которые характеризуют ход мысли законодателя, – взяв в скобки все зачеркнутое им при набрасывании текста законопроекта[966]: «Понеже разделением имений после отцов детем (движимые) недвижимых великой есть вред (подлым людем и не точию им, но и государственному интересу, а) в государстве, как интересом государственным, так и подданным, и своим фамилием (разде) падение, а именно…» Из вычеркнутого собственноручно царем текста видно, что первым его побуждением к изданию закона было сознание «вреда подлым людем» и только потом законодатель поставил на первое место повреждение интересам государственным, на второе – интересы подданных, крепостных, и на последнее – интересы дворянских фамилий. Тем не менее из дальнейшего развития этого общего положения видно, что законодателя заботило именно благосостояние этих «подлых людей». По словам Петра, от благословенного роста дворянской семьи увеличивались тяготы крепостных: при пяти сыновьях-кадетах «уже с бедных подданных будет пять столов, а не один». При необычайной прямоте Петра, его откровенности и искренности, выражавшейся иногда в грубой и резкой формулировке, при отвращении его ко всякому ханжеству, будь то религиозно-церковное [ханжество] или политическое, законодатель и в этом случае был правдив; можно верить, что он при издании этого закона больше всего думал об облегчении крестьян, об ограничении их эксплуатации. Поэтому нам непонятно, почему П. Н. Милюков находит, что приведенный в указе 1714 года мотив – «забота о благосостоянии крестьян» – является даже не обычным эвфемизмом (смягчением выражения) законодателя, а простой редакционной поправкой с целью пояснить мысль проекта[967].

Всякий закон, в том числе и указ 1714 года, исследователь обязан изучать в связи с общей ситуацией хозяйства в данный период, социальными отношениями, организацией и характером верховной власти, а также [в связи с] ранее изданными ею важнейшими законодательными актами. Петр, подобно тому как сломил исключительное идеологическое влияние церкви на жизнь и сознание русских людей, секуляризировал мысль и насадил основы светской науки, так и в отношении дворянства стремился установить новый порядок. В этом направлении он ставил себе задачу создать особую общественную категорию людей, отличающихся «годностью» прежде всего к военной службе, а затем к гражданской и «к знатным промыслам». Петр наделил таких годных людей, независимо от [их] происхождения, всеми правами и преимуществами, «авантажами» высшего сословия (Табель о рангах); вместе с тем [он] лишил старинное дворянство права на тунеядство и принудил его к службе государству, выбивая у него [дворянства] из-под ног экономическую базу путем ограничения мобилизации и дробления дворянских земель и [предотвращения] связанной с ними усиленной эксплуатации крепостных людей (указ 1714 года), и, наконец, ограничил даже самую возможность размножения «тунеядцев» и «дураков» из дворян путем запрещения тем и другим вступать в брак и владеть землями (указы 1714 года, 18 февраля[968], 1722 года, 6 апреля[969], и другие).

Между тем В. О. Ключевский признает, что указ 1714 года был непонятен как тем, кто от него терпел, так и тем, кто его изучал. Шляхетству он мог быть непонятен и мог казаться несправедливым. Историк же в данном случае должен быть особенно вдумчивым и воздерживаться от необоснованных суждений. Нельзя, например, согласиться с мнением того же В. О. Ключевского, что в указе 1714 года «всемогущий законодатель сознается в своем бессилии оградить подданных от хищничества беднеющих помещиков, а на дворянство смотрит как на сословие тунеядцев, не расположенных ни к какой полезной деятельности»[970]. А также вряд ли можно видеть «до смешного жалкий образ» в изображении Петра I Посошковым, как это находит Ключевский. Действительно, Петр часто находился в положении государственного деятеля, одиноко ведущего борьбу во имя прогресса, к «пользе и прибытку общему», с ханжеством, тьмою, тунеядством господствующих общественных классов, произволом в судах и управлении, когда «под гору миллионы тянут». В том его величие, особенно если эта трудная борьба в общем шла успешно.