Общими выводами из обзора истории синодального управления[, отраженной] в Ветхом и Новом Завете, в отношении русской церкви у Феофана явились следующие положения:

1. «Заключаю я, – писал он, – что синодальным архиереом и священником подобает быть искусным Св. Писания, церковных историй, канонов апостольских, вселенских и поместных соборов и догматов богоносных отец. Обретаются в России таковые искусные, мудрые и благочестивые священники»[992].

2. Синодальные епископы и священники не должны судить «о десятинах, о сенокосах, о копнах, о пашенной земле, об оброках и сборах и тым подобным упражнятися, понеже не должность их судити о земных вещах, надлежащих до чрева, до одежды и до плоти, но о небесных вещех, надлежащих до души, до веры, до бога и милости божией»[993].

3. Для ведéния гражданских, и особенно имущественных, дел церкви надлежит «определить мирских судей с примеру Монастырского приказу, дабы судили в гражданских делах церковные особы, а Синоду судити токмо богословская дела, касающаяся до вышеупомянутых церковных особ»[994].

Так сотрудник Петра, высший представитель церкви, монах, высказываниями «богоносных отец» и «благочестивых византийских императоров», а также примерами из Ветхого и Нового Заветов успокаивал совесть Петра и каноническими правилами обосновывал действия царя, вытекавшие из общегосударственных его мероприятий. С другой стороны, автор трактата убеждал православное духовенство и русское общество в законности и целесообразности намерений и действий царя, направленных к устранению духовных властей от управления гражданскими и имущественными делами церкви, к отчуждению материальных ее богатств и к направлению их на служение государству и обществу.

Мы рассмотрели несколько примеров разъяснений и обоснований, сделанных или полностью самим Петром I, или его сотрудником по церковному законодательству, епископом Феофаном, по поводу издаваемых законодательных актов. Для полной характеристики такого сотрудничества царя и передового представителя церкви изучим еще образцы совместной их работы при составлении обоснований к изданию по инициативе царя двух весьма важных законодательных актов, относящихся к разным сторонам реформы.

Первый из них[995] касался замечательной попытки Петра сократить рост монашества, приобретшего в то время характер широко распространенного явления, свидетельствовавшего о загнивании русского общества, и направить его [монашества] силы и средства на общественное служение. Второй[996] был направлен к пропаганде морских знаний, значения флота для России и оправдания огромных усилий властей и материальных затрат государства на его создание и развитие.

Считая монашество явлением противоестественным с точки зрения нормальной человеческой природы и вредным с общественной стороны, Петр в следующих выражениях излагал свои соображения в обоснование и оправдание намеченной реформы монастырей: «Понеже нынешнее житие монахов точию вид есть и понос (поношение. – Н. В.), от иных законов немало же и зла происходит, понеже тунеядцы (в Б-редакции прибавлено: “большая часть”. – Н. В.) суть». Такое вредное направление монашества было особенностью не только России в предшествовавший Петру период и в его царствование. По словам царя, и в Византии, откуда пришло к нам монашество, оно имело характер подобного же народного бедствия. Петру было известно из «цареградских историй», что «на одном канале от Черного моря даже до Царягорода, которой не более как 30 верст протягается, с 300 монастырей было». Констатировав этот факт, Петр спрашивает: «Что же по другим местам оных было, – и прибавляет к тому: – все с великими доходы». «Еще ж горше», писал Петр далее, что императоры византийские были расположены из мнимого благочестия к поддерживанию монашества, чем в значительной степени способствовали гибели своей империи: «К чему императоры весьма склонны явились и великую часть своей погибели сами себе и народу стяжали ‹…› когда турки осадили Царьград, ниже 6 тысяч человек воинов сыскать могли»[997].

Петр видел, что эта общественная болезнь коснулась и России: «Сия гангрена и у нас зело было распространяться начала под защищением одиновластников церковных, яко же и у римлян»[998]. Он не мог не знать, что его старая столица, так же как и столица монархии Греческой[999], заполнена и окружена со всех сторон монастырями и тоже «все с великими доходы». Предполагая изменить существующий порядок вещей, он пожелал узнать точное число монастырей в Москве и вокруг нее, а также количество принадлежавших им крестьянских душ. Поэтому генерал-майору Чернышеву, производившему тогда перепись населения России[1000], было приказано представить царю роспись «московским монастырям, которые в Москве и за городом в близости, и что в уездах и протчих городех, и за которым сколько душ». В конце 1723 года, 22 декабря, Чернышев представил за своей подписью в Кабинет Петра две росписи; в одной [из них] были перечислены монастыри Московской губернии с указанием размеров их вотчин, равно как и числа крестьян, принадлежавших монастырям других губерний на территории Московской[1001].

По росписи Чернышева, оказалось, что в одной Московской губернии, в ее девяти провинциях, находился 151 монастырь, за которым числилось 242 158 крестьянских душ мужского пола. Кроме того, 14 монастырей других губерний имели в Московской губернии, а московские монастыри – в других губерниях 7719 душ. Таким образом, всего в Московской губернии имели свои вотчины 165 монастырей с 250 тысячами человек (без 83 душ). Из них наиболее богатыми были: Троицко-Сергиев [Троице-Сергиев] монастырь, который имел 58 604 души; Чудов – 11 559; Вознесенский – 7864; Иосифа Волоцкого – 7634; московский Новодевичий – 5908; Ново-Спасский – 5096; Саввы Сторожевского – 5170; Пафнутиев Боровский – 5650; Спасо-Евфимиев в Суздале – 8923; костромской Ипатьевский – 9233; Борисоглебский Переславль-Залесской провинции – 8648; Рождественский владимирский – 5282 и т. д.

Наряду с росписью крестьянских душ в монастырских вотчинах Чернышев привел сведения по той же Московской губернии о количестве людей, пользующихся общественным призрением в монастырях и богадельнях. Их оказалось, несмотря на энергичные меры Петра в насаждении таких учреждений[1002], весьма немного: престарелых и увечных солдат при монастырях – 558 человек; нищих в ста московских богадельнях – 928 душ мужского пола и 2653 – женского, всего – обоего пола 3581 человек. Подкидышей, которые «получали жалованье», – 445 мужского пола и 512 – женского, всего – 957 человек[1003].